Гусар бессмертия
Шрифт:
Условия в усадьбе были отвратительные. Мебель или отсутствовала, или была переломана, амбары были пусты, и все преимущество остановки здесь заключалось в крыше над головой да, после того как гусары обнаружили небольшой запас дров, в тепле.
Все печи в доме были растоплены. Люди предавались краткому отдыху, памятуя, что завтра вновь предстоит продолжать путь. Разумеется, везде стояли часовые. Ружья у гусар, как и у всей кавалерии, пошли на вооружение ополчения, и вся формальная огневая мощь эскадрона заключалась в шестнадцати мушкетонах да в седельных пистолетах. Правда, кое-что
– Ваше благородие! Французы! – торопливо вошел в комнату Трофимов. – Сюда движутся.
Сказано было без паники. Кавалерии у врага все равно не было. При необходимости всегда можно спокойно ускакать прочь. Вот только жаль терять теплое местечко да тревожить коней, лишь недавно расседланных, порядком настрадавшихся в походе.
– Далеко? – Орлов поднялся.
Оснований для тревоги было мало, однако он был командиром и чувствовал ответственность за людей.
– Версты полторы. Их там толпа порядочная, но большинство без оружия. Видно, углядели огонек.
– Седлать коней!
Гусар без коня – все равно что стакан без водки.
– Уходим? – удивленно спросил Лопухин.
Уступать перед толпой – потом свои же засмеют!
– Нет, – покачал головой ротмистр. – Но запомни, поручик, мелочей на войне не существует. Проявишь беспечность – потом можешь не расплатиться. Пошли, надо посмотреть, как и что.
Он убедился, что приказание выполнено, расставил часть вооруженных трофейным оружием гусар для обороны, а половину эскадрона посадил на коней.
Снаружи царила ночь, однако луна в сочетании со снегом давала достаточно света, чтобы не блуждать совсем уж на ощупь. Но и достаточно мало, чтобы разглядывать все, словно днем.
На подъездной дороге темнело, причем темнота потихоньку приближалась к усадьбе.
Орлов выдвинул конный полуэскадрон с таким расчетом, чтобы он мог атаковать, пользуясь изгибом дороги, во фланг.
– Поехали, князь. Глядишь, сумеем застращать супостата. Он нынче пуганый, куста боится. Тем более, наших действительных сил в темноте не разглядеть.
– Может, лучше атакуем? – предложил Лопухин.
– Зачем? Шли бы с оружием – другое дело, а эти сами по дороге передо2хнут. Охота клинки о них марать да людей утомлять понапрасну. Не душегубы же мы, право слово!
Беглецы, если можно назвать беглецами едва переставляющее ноги воинство, увидели приближающихся всадников и застыли на месте. Никаких приготовлений к бою не последовало. Действительно, нападать на таких было все равно, что избивать беззащитных младенцев.
– Господа! – провозгласил Орлов по-французски, останавливаясь в свою очередь в некотором отдалении. Не ровен час, еще набросятся на коня с голодухи! – Предлагаю вернуться на большую дорогу. Преследовать не буду. В противном случае довожу до вашего сведения, что буду вынужден атаковать.
Откровенно говоря, выполнить угрозу
Орлов тоже не мог сказать из-за той же тьмы о количестве беглецов. Может, триста человек, а может – и все пятьсот. Толпа представлялась ему темной массой, дополненной редкими фигурками отставших и сейчас подтягивающихся к колонне солдат.
От толпы усталой походкой отделился человек. Он был так закутан в какие-то тряпки, что определить национальную принадлежность и чин не представлялось возможным, даже будь сейчас день.
– Месье офицер! Я – полковник итальянской корпуса. Со мной – остатки двух полков. Мы сдаемся, – хриплым голосом на не слишком хорошем французском объявил парламентер.
– Ишь, чего захотел! Самим жрать нечего! – по-русски обронил Орлов и вновь перешел на международный язык. – Идите на большую дорогу. Там вас кто-нибудь подберет!
– Мы сдаемся, – вновь повторил полковник.
– Вот же пристал, как банный лист к… Прости меня Господи! – досадливо выругался Александр.
Лопухин рассмеялся. Обычно покладистый начальник сегодня предпочитал выступать в ином качестве.
– С нами женщины, – добавил полковник.
– Еще и… с собой прихватили, – прокомментировал Орлов, благо европеец не мог оценить хлесткого русского слова, которым гусар охарактеризовал увязавшихся за Великой армией девиц. – Ладно, придется их брать. – И уже по-французски: – Хорошо. У входа в усадьбу складываете оружие. Знамена есть?
– Два, – итальянец выставил символ воинской гордости, как один из предметов торга. Еще бы – каждому хочется захватить неприятельское знамя!
– Сколько хоть вас?
– Человек шестьсот.
Точного счета никто не вел. Кто-то прибивался к колонне, кто-то отставал и умирал по дороге. Здесь всем правила смерть, и вид заледенелых трупов уже не вызывал в душах ни победителей, ни побежденных ни малейшего отклика.
Итальянцы оказались покладистым народом. Как было велено, они покорно сложили у входа остатки оружия, передали гусарам пару знамен и скоро заполонили всю усадьбу. Судя по поведению, недавний противник был полностью счастлив, попав в тепло. Когда же, по распоряжению Орлова, гусары приготовили из остатков крупы и мяса некое подобие кулеша, радости пленных не было предела.
– Вот так и происходят наяву самые громкие подвиги, князь, – хмыкнул Орлов, обходя с поручиком битком забитые комнаты. – А потом пораспишут, как мы в жесточайшем бою захватили вражеский полк со знаменами и командиром.
Очередная комната оказалась полна женщин. Маркитантки, а может – чьи-то жены, они явно никак не могли отогреться и плотно сидели на полу, укутанные невесть во что, перепуганные. Если прочие сдавшиеся в плен хотя бы не боялись, то к женщинам отношение могло быть несколько иное. После виденных картин французского солдатского веселья они бы ничуть не удивились, если бы нынешние победители повели себя точно так же.