Гувернантка для капризного принца
Шрифт:
— Да демоны тебя побери! — вскричал лиданиец в отчаянии. — Но он жесток. Я знаю, он жесток: Он причиняет боль, не раздумывая! Безжалостно и бесповоротно калечит.
— Но оставляет жизнь, — хрипло ответила Маша, дрожа от страха и напряжения.
— Даже ценой огромного риска. Он знает цену жизни. И в самые темные времена он находил в себе милосердие. Он прячется за образом безжалостного и кровожадного дракона, но под ним человек. Всегда человек. Живой и чувствующий.
— Это невероятно, — прошептал лиданиец Истерический смех готов был вырваться из его груди. —
Флорес бежала бы со мной, не раздумывая. Она с радостью приняла бы от меня все дары, что я мог бы ей дать. И меняла б тела, как платья, красуясь и продлевая свой век бесконечно долго! Она была рождена блистать и править. А ты для этого не годишься. Как жаль.
Потрясенный и потерянный, побледневший, лиданиец отшатнулся. На его лице блуждала жалкая, растерянная улыбка.
— Если для вас блистать — значит паразитировать на людях, то да, не гожусь, —твердо ответила Маша. — Я вдруг поняла королеву. Не во всем, но поняла. Я ее жестокости не оправдываю, и со многим не согласна, но такой ее сделали вы. Маги. ЕЙ, лишенной волшебного дара, было страшно жить в этом мире. Где любой, вроде вас, мог использовать ее... как платье. Отнять ее молодость, ее силы, и заставить умереть вместо себя от старости. Она защищалась, как могла. И вся ее ярость, вся ее ненависть — из страха. Как загнанное животное, она могла только убивать.
— Замолчи!
— Интересно, — неумолимо продолжала Маша, наступая на лиданийца, — как много талантливых и прекрасных людей вы загубили ради «платья» для серой посредственности? Для глупых и пустых людей, вроде принцессы? А скольких любящих людей разлучили? Матерей и детей? Влюбленных в их первую, самую прекрасную весну?
Сколько горя вы принесли, даже не задумываясь? Вы обвиняли принца в жестокости, в том, что он причиняет боль... а терять близкого — это не больно? Не жестоко отнимать у цветущей девушки жизнь и будущее, все надежды, все мечты, напяливая на нее чужое, дряхлое, старое тело?
Лиданиец отступил еще на шаг от Маши, которая теперь пугала его безжалостными словами.
— Все еще считаете себя милосердным и добрым? Да? Принц клеймил это тело, выжег свой знак на коже. Но не отнял ни дня молодости, ни часа жизни. А вы? Сколько раз вы, не задумываясь, вырывали из семей юношей только ради того, чтобы блеснуть на балу?
А?
— Ты оборотень — выдохнул лиданиец. — Чужачка! Ты ничего не понимаешь, ты не принадлежишь этому миру! Здесь свои законы! Кто-то может жить вечно, а кто-то всего лишь корм, трава под ногами! Если б магии это было неугодно, она б этого не допускала!
— Она б и меня не допустила в этот мир, — жестоко ответила Маша. — Если 6 считала, что я не права. Если б считала, что вы не заслуживаете этих слов. Но я вас научу думать. Я вас научу не спать ночами! Вы будете слышать голоса всех, кого уморили, у кого отняли все!
Они будут жаловаться и плакать, рассказывать о своих изломанных мечтах, и так без конца! Ни мига покоя, пока
— злобный оборотень — заверещал лиданиец, зажимая руками уши и отшатываясь от
Маши, как от самого чудовищного призрака. — Что за жуткая магия?! Ты маг?! Что это за проклятье ты на меня наслала?!
— Это называется совесть, — сурово рявкнула Маша.
— Ты... ты. — лиданиец чуть не плакал. Видимо, его психика была слишком хрупка, и то, что он никогда ранее не испытывал — жестокие муки совести, —настигло его тотчас же. —
Ты такая же злобная тварь, как и принц! Подобна дракону, пожирающему живую трепещущую плоть. Только монстру мог понравиться этот дрессированный ящер!
— Побольше уважения к государю.
Голос принца был похож и на гром, и на яростный рокот драконьей глотки.
Он выступил из темного угла, и Маша вскрикнула от испуга.
«Застал с лиданийцем! — промелькнуло в ее голове. — Пришел через тайный ход. Верно, призраки его привели. Нажаловались... то-то они молчали, кода лиданиец тут соловьем заливался! И долго он тут! Не наговорили ли мы здесь чего лишнего? Про королеву говорили... я говорила. И ему это вряд ли понравится! Впрочем, что сказано, то сказано.
Это все правда».
Лиданиец, увидев принца, спешно отпрыгнул прочь, но оступился и упал, жалко и слабо завозился на полу, постанывая от боли и страха.
Альберт рассматривая поверженного врага, лишь покачал головой.
— Странная смесь благородства и ничтожества, — немного удивленно произнес он.
— Прискорбно, когда мужчины хватает только на то, чтоб говорить правильные слова, но не совершать правильные поступки. Защищайся, рыцарь Родерик. Решим наши споры сейчас и здесь.
И он швырнул ему узкий длинный меч, тревожно зазвеневший о каменный пол.
— За что?!
Лиданиец отполз от брошенного меча, словно тот был гадюкой.
— Ты, кажется, хотел позаимствовать мое тело, чтоб смущать воображение женщин? —
спокойно ответил принц. — Вот и посмотрим, достанет ли тебе сил натянуть драконью шкуру.
— Легко быть смелым, — со смехом прошептал лиданиец, отползая от наступающего принца, — когда ошейника больше нет.
— Легко быть смелым, думая, что он есть, — парировал принц. — Рассчитывал перехватить власть надо мной, м-м-м? Защищайся.
— Как будто ты поступил бы иначе.
— Может, и также.
— Так в чем моя вина? Я лишь подумал. Не воплотил в жизнь.
— Хорошо. Раз это обвинение кажется тебе надуманным, я предложу тебе другое.
— Альберт кивнул на Машу — Ты хотел увезти королеву. Две королевы, уничтоженные за одну ночь — это много, это слишком много!
— Что. — выдохнул лиданиец, с изумлением глянув на Машу.
— Мы женаты, лиданиец, — спокойно ответил Альберт. — Поэтому твоя магия отвергла мой союз с твоей родственницей. Старая королева мертва; меня ждет коронация, и мою супругу тоже. Так что ты сейчас дерзил не рабыне — королеве. И за свои непочтительные слова должен ответить. Защищайся же, рыцарь.