Гвардейские залпы

Фланкин Владимир Михайлович

– Ограниченно годен... А как же?..

– В вашей ноге идет еще процесс.
– Хирург встал, взял тонкий стальной стержень и ткнул им в мою рану. Стержень без всякой боли вошел в ногу сантиметра на четыре.

– Это называется свищ. Косточки свои видели?

– Может, еще операцию?
– с надеждой спросил я. Говорили, что еще одна операция может помочь.

– Пока не нужно. Возможно, через несколько месяцев...

Со справкой, в которой говорилось, что меня можно использовать на воинской службе

только во фронтовом тылу, вышел я из госпиталя.

На другой день я был в отделе кадров гвардейских минометных частей. Доложив о прибытии сидевшему за столом подполковнику, я увидел на его столе голубовато-серую папку личного дела с наклеенной на ней беленькой полоской бумаги, на которой стояла моя фамилия.

Подполковник раскрыл верхнюю корочку и начал читать личное дело. Перелистнув несколько страниц, его рука замерла. Ровным голосом вслух он зачитал характеристику, составленную капитаном Чупиковым.

Я был потрясен.

– Командир полка сказал мне, - едва смог я выговорить, - что прикажет уничтожить все это дело.

– Может быть, он и хотел уничтожить, - оказал подполковник, - но сами видите... Вы, надеюсь, согласны, что такая аттестация никак не может украсить офицера гвардии?

Я молчал. Ну как можно было ожидать, что этот материал, на котором поставили решительный крест, снова выплывет. И где! В отделе кадров!

– Ну что?..
– подполковник чего-то от меня ждал.

– Ничего не могу ответить!

Ну что я мог сказать? Не описывать же всю ту страшно тяжелую и сложную обстановку, которая тогда сложилась на Юго-Западном фронте.

– Хорошо, - и подполковник вдруг улыбнулся, - тут дальше есть две характеристики, в которых достаточно сказано о проявленных вами впоследствии хороших боевых качествах. Но на фронт я вас послать все равно не могу как ограниченно годного.

Перед подполковником лежали справки из госпиталя.

– Нога должна скоро зажить, - заторопился я вставить.
– Да и воюют же другие. Вот по радио вчера передавали...

– Ну это по радио...
– подполковник с минуту подумал.
– Как у вас насчет почерка и вообще аккуратности? Я не промедлил даже и секунды:

– Все время учителя ругались, что грязь и ничего не разберешь.

– Тогда будете работать в промышленности по обеспечению фронта вооружением, - решил кадровики показал на дверь.
– Пока обождите, с вами побеседуют.

И вот с предписанием: убыть в распоряжение полковника Кашелотова - я подъезжал к своему новому месту службы.

Еще за несколько километров до городка начался сплошной березовый лес, а когда, наконец, состав вынырнул из березового коридора, сразу открылся город, тоже окруженный белым забором берез.

И справа и слева от железной дороги потянулись покрытые сажей черные цеха. В приоткрытые окна вагона вошел стальной

лязг и грохот. Запахло гарью заводских труб. По правде сказать, чувствовал я себя неважно. С чертежами никогда дела не имел, со станками, токарными, слесарными, фрезерными - тоже. Одно меня очень привлекало в новой работе. Где еще можно изучить боевую машину, все ее тонкости, как не на заводе? Изучить все особенности, чтобы стрелять точнее.

Разыскать полковника Кашелотова, к которому у меня было предписание, оказалось легко. Военпредов на заводе знали все. Нужно было подняться на второй этаж и пройти мимо двери с надписью "директор" к следующей.

Инженер-полковник Антон Иванович Кашелотов оказался человеком лет сорока пяти. Светлый шатен. Среднего роста, с обозначившимся под кителем брюшком. Он, стоя, выслушал мой доклад.

– Мы, военпреды, - отрывисто заговорил полковник, - несем особую ответственность за качество изделий, которые принимаем от промышленности для фронта. Никакие рекламации для нас недопустимы. Поэтому и от завода мы обязаны требовать только изделия, строго соответствующие техническим условиям, стандартам и чертежам. Никаких отклонений быть не может.

– Ясно...

– С другой стороны, мы должны принять как можно больше техники, чтобы полностью оснастить армию. Следовательно, военный приемщик должен быть разносторонним специалистом своего дела, твердым и настойчивым в своих действиях.

Я растерянно молчал.

– Я понимаю, - сказал, наконец, Кашелотов, - что вам нужно привыкать и привыкать, учиться и учиться. Так принимайтесь же за это с самого начала.

Мне он поручал, хотя и самый простой, как он сказал, но в то же время и очень ответственный участок комплектации и выпуска готовых изделий.

Полковник позвонил и вызвал человека по фамилии Коробков.

– Алексей Михайлович, - обратился Кашелотов к вошедшему пожилому, с когда-то красивым, а сейчас усталым, морщинистым лицом, человеку.
– Введи товарища в курс дела.

За несколько часов мы с Коробковым обошли закопченные, дышащие огнем печей и изложниц кузнечный и литейный цеха, прошли большой корпус, заставленный различными металлообрабатывающими станками, грохочущий, многозвучный прессовый цех и, наконец, дошли до спеццехов.

– Вот и наш цех!
– гордо показал вперед Алексей Михайлович.

Я увидел перед собой большое железобетонное здание, далеко протянувшееся в глубину территории завода. Потемневшие от времени стены, окруженные горами лома, высокие въездные ворота.

– Здесь мы и сидим и днем, и ночью, - сказал Алексей Михайлович.
– Бывает, что и Антон Иванович по неделе отсюда не выходит, а теперь, значит, и вы будете.
– Подходя к цеху, он заметно подтянулся, и вид у него стал далеко не стариковский.