Гвианские робинзоны
Шрифт:
Добрый старик не ошибся. Не прошло и шести часов после неожиданного прибытия стражников и их поспешного бегства, как Атука вернулся и принялся нагло шнырять вокруг хижины.
– Ты плохой, – заявил он. – Не дай поймать белый тигр.
– Иди прочь, злой калинья, – ответил ему Казимир, презрительно сплюнув, – здесь для тебя ничего нет! Если суй нос в моя хижина, вот увидишь, старый кокобе навести на тебя пиай!
Услышав слово «пиай», означающее порчу, индеец, суеверный, как все его соплеменники, мгновенно скрылся в чаще, стремительнее, чем кариаку, бегущий от ягуара.
Глава IV
Дерзкие,
Во время своего беспорядочного бегства со всеми его превратностями Робен не слишком отклонился от изначально намеченного направления.
Он стремился держаться реки Марони, которая представляет собой естественную границу между Французской и Голландской Гвианами и в нижнем течении, от пятого градуса северной широты до устья, течет на северо-восток, и беглецу в целом удалось сохранить направление движения вдоль ее русла, то есть к юго-западу.
У него не было никаких измерительных инструментов, так что он мог лишь приблизительно оценить пройденное расстояние и установить место, где теперь находился. Самым важным для него было оставаться поближе к Марони, большой судоходной реке, которая рано или поздно станет для него дорогой в цивилизованный мир.
Новый товарищ не мог снабдить его нужными сведениями. Бедняге было все равно, где он оказался, главным было обеспечить свое жалкое существование. Он примерно знал, что река находится в трех или четырех днях пути на запад, и на этом все. Ему даже было неизвестно, как назывался ручей, который орошал его плодородную долину.
Робен предположил, что это мог быть ручей Спаруин. Если эта догадка была верна, его пребывание у прокаженного было небезопасным. Администрация колонии только что устроила у устья этого ручья лесорубочный участок. Там постоянно находилась бригада каторжников. Один из его прежних товарищей, а то и надзиратель, мог случайно выйти на поляну в любой момент.
К нему вернулись прежние силы, а вместе с ними несокрушимое стремление любой ценой сохранить свободу, купленную столь тяжкими страданиями.
Прошел уже месяц с того дня, как его врагов обратила в бегство змеиная армия, которой командовал Казимир. Беглец быстро привык к этой спокойной жизни, ее безмятежность исцелила его тело и душу от каторжного ада.
Его также не оставляли мысли о близких. Каждый день, каждый час он возвращался
Как дать им знать о том, что час его освобождения пробил? Как снова их увидеть? Как послать им простую весточку о том, что он жив, не подвергая себя жестокой опасности?
В его голове теснились самые безумные идеи, самые невозможные проекты. Некоторое время он размышлял о том, чтобы достичь голландского берега Марони, пересечь всю соседнюю колонию и добраться до Демерары, столицы Британской Гвианы. Там он мог бы найти работу, чтобы обеспечить себя на первое время, а затем попытаться наняться матросом на судно, отплывающее в Европу.
Но рассуждения Казимира сразу же свели на нет эту утопическую затею. Голландцы непременно арестуют его, а даже если и нет, у белого друга все равно нет никаких шансов добраться до английской колонии, не связанной с Францией договором об экстрадиции.
– А что, если мне подняться вверх по течению Марони? Судя по картам Леблона, ее главный приток Лава вытекает из бассейна Амазонки. Может быть, у меня получится добраться до Бразилии по реке Жари или какой-то другой?
– Это никто не знай, компе, – повторял чернокожий. – Подождите еще чуток.
– Конечно, мой добрый Казимир. Я подожду… сколько потребуется. Нам нужно запастись провизией, построить лодку, а потом мы уедем вместе.
– Оно так.
Лишь после долгих разговоров Робен согласился на то, чтобы старик присоединился к его рискованному путешествию. И вовсе не из-за того, что он боялся прикоснуться к нему и заразиться опасной болезнью. Нет, дело было не в этом. Казимир был уже стар. Мог ли беглый каторжник воспользоваться глубокой привязанностью, которую несчастный выказал ему с первого дня, чтобы заставить его покинуть эту долину, превращенную в рай его изуродованными руками, оставить этот безмятежный покой, его привычки изгнанника, эту легкую свободную жизнь на лоне природы?
О, Робен, конечно, не был эгоистом! Он от всего сердца платил старику такой же преданностью и старался сделать его жизнь как можно спокойнее и приятнее.
Но Казимир настаивал с таким упорством и силой убеждения, что в конце концов Робен согласился. Прокаженный плакал от радости и благодарил своего доброго белого «компе» на коленях.
В бессознательном порыве, одним из тех движений, что вызваны велением сердца, ссыльный поднял старика с земли.
– Ох! – горько вскрикнул несчастный. – Вы трогай меня, теперь вы стать кокобе…
– Нет, Казимир, не переживай об этом. Я счастлив пожать тебе руку, ты очень дорог мне, редко встретишь человека, способного только на добрые дела. Поверь, друг мой, твоя болезнь совсем не так заразна, как все думают. Во Франции я много учился. Так вот, врачи, большие ученые говорят, что она вовсе не передается от одного человека к другому. Некоторые из них, те, что работали в странах, где часто встречается проказа, считают, что можно остановить течение болезни, если уехать из тех мест, где заболел. Так что у меня теперь вдвое больше поводов, чтобы взять тебя с собой туда, куда я направляюсь.