Гвианские робинзоны
Шрифт:
– Нет, компе, – неизменно отвечал ему чернокожий. – Надо терпеть и ждать еще чуток. Он там делай дело, а не просто ходить туда-сюда.
Но следующий день не приносил ничего нового.
Друзья испытали пирогу. Ее остойчивость, несмотря на небольшую осадку, была великолепна. Лодка превосходно слушалась каждого движения Робена, который быстро научился владеть туземным веслом.
Казимир сидел на задней скамье. Он подгребал и выполнял роль рулевого. Эта позиция не требует больших физических усилий, но для нее нужна известная ловкость. Такие примитивные
Необходимо заметить, что туземное весло не может обеспечить такую же скорость, как привычное для нас, закрепленное на уключинах. Но последнее невозможно использовать в узких ручьях и протоках. В самом деле, как можно плыть на веслах длиной около двух метров каждое, что в совокупности дает окружность около шести метров, по речушке, ширина которой не превышает четырех-пяти метров, а берега скрыты под невообразимым переплетением лиан и водяных растений.
С туземным же веслом, напротив, можно свободно продвигаться по ручью шириной и менее двух метров. Точкой опоры являются руки гребца, а не борт лодки. Для этого рукоятку нужно держать двумя руками, левая должна быть сверху при гребле с правого борта, правая сверху – при гребле с левого, при расстоянии между хватом рук примерно в полметра.
Гребец погружает лопасть весла в воду вертикально близ корпуса лодки, при этом нужно стараться не задевать его, в это время рука, находящаяся сверху, толкает навершие рукоятки, а нижняя, у самой лопасти, тянет весло назад и служит точкой опоры. Это простейший рычаг.
Таким образом пирога скользит по воде, довольно быстро продвигаясь вперед. Все гребцы совершают одни и те же движения, в том числе рулевой, который, кроме того, должен задавать направление, для чего время от времени приходится использовать весло в качестве кормового. Еще одно преимущество пироги перед обычной европейской лодкой с уключинами состоит в том, что ее экипаж смотрит вперед, по направлению движения.
Чтобы отвлечь друга от тягостных мыслей, Казимир терпеливо и тщательно обучил его всем этим премудростям. Вскоре ученик превзошел своего учителя. Благодаря геркулесовой силе и неиссякаемой энергии Робен теперь мог грести практически бесконечно.
После ухода Гонде прошло пять недель.
Робен, совершенно отчаявшись, уже собирался покинуть мирное жилище прокаженного, когда накануне дня, твердо назначенного к отъезду, бывший краснодеревщик, бледный, исхудавший, едва стоявший на ногах, вдруг появился на поляне.
Его появление встретили криками радости.
– Наконец-то! Бедный вы мой, что с вами случилось? – спросил беглец, пораженный его плачевным видом.
– Не сердитесь на меня за то, что задержался, – ответил тот слабым голосом. – Я думал, что и вовсе помру. Врач не поверил в мою болезнь, а Бенуа, который и сам-то еле ходит, отделал меня как следует… Да так, что я попал в госпиталь… теперь-то им было что лечить. Но ничего, Бенуа заплатит мне за это!
– Но что же с письмом? – в тревоге
– Хорошие новости. И даже лучше, чем ожидалось.
– Говорите же скорее! Расскажите мне все, что вы узнали.
Каторжник скорее упал, чем сел на поваленный ствол дерева, вынул из кармана свою маленькую записную книжку и достал из нее клочок бумаги, который он протянул Робену.
Это было письмо, написанное его женой первого января в мансарде на улице Сен-Жак. Или, вернее, копия с этого письма.
Робен жадно прочитал его, не отрывая взгляда, затем перечитал еще раз. Его руки задрожали, глаза затуманились, из горла вырвалось хриплое рыдание.
Этот железный мужчина плакал как ребенок. По его лицу текли слезы счастья, благословенная роса, единственное проявление радости у тех, кто много страдал.
Взволнованный старый негр не посмел лезть с расспросами. Робен ничего не видел и не слышал. Теперь он перечитывал письмо вслух, с радостью произнося дорогие его сердцу имена детей, мысленно представляя себе сцену, предшествующую написанию письма, проживая этот момент в месте с такими далекими близкими.
Сцепив руки, Казимир слушал и тоже плакал.
– Так хорошо… – приговаривал он. – Хорошая мадам… хорошие детки… Казимир довольный.
Робен наконец вернулся в прежнее состояние и, обратившись к каторжнику, ласково сказал ему:
– Вы сделали доброе дело, Гонде. Я благодарю вас… от всего сердца.
Несчастный, трясясь от лихорадки, едва смог ответить:
– О, не стоит меня благодарить. Это вы спасли мне жизнь. Вы разговаривали со мной как с человеком… а ведь я пал так низко. Вы показали мне, как стойко можно переносить незаслуженные страдания. Какой пример для преступника… Я начал понимать, что такое раскаяние…
– Хорошо, пусть так будет и впредь… И главное, не думайте мстить тому, кто вас избил. Тогда вы станете еще сильнее духом.
Заключенный опустил голову и ничего не ответил.
– Но как же вам удалось добыть письмо?
– О, это было просто. Эти служивые куда тупее, чем о них думают. Они просто сунули его в ваше досье без задней мысли. Тот парень из конторы, о котором я вам говорил, всего лишь улучил момент, достал его, принес мне, а я его переписал. После этого он вернул его на место, вот и все.
Я бы взял оригинал, да побоялся, что вы не захотите принять краденое, пусть оно и принадлежит вам по праву. И потом, пропажа письма могла бы привлечь лишнее внимание. Оно ведь никому, кроме вас, не нужно.
Надо вам признаться, ваш побег наделал в колонии шороху. Пошли слухи о том, что Бенуа отправят в отставку. Там все вверх дном, дознание за дознанием… К счастью, дело идет к тому, чтобы признать вас мертвым… Все вроде бы с этим согласны, кроме проклятого надсмотрщика. Так что схоронитесь как следует!