Гюрги-Дюрги-Дюк
Шрифт:
– Что ты расшумелась? Мало ли на свете бывает людей с одинаковыми именами?
– Много!
– крикнула Юлька и вырвала свои грязные руки из чистых Дюковых рук.
– Одинаковых людей - пожалуйста, сколько угодно! Но когда воруют чужих де-дедов!..
Она захлебнулась непослушными словами, отобрала у Дюк свою авоську и решительно звякнула компотом.
– Что же вы так долго к нему собирались?
– В голосе Дюк тоже что-то звякнуло.
– Что же вы не вспоминали о нем раньше?
– А вот
– А в чем же он виноват?
– А это никого не касается! Никого! Только меня и мамы! И еще папы, если бы он был жив.
– Вы не любите его потому, что он был против, когда твой отец женился на твоей матери, да?
– спросила Дюк, и Юлька вздрогнула. Откуда эта семейная тайна известна Дюк?..
– А он был против потому, что знал - твой отец женится на ней, чтобы отомстить другому человеку. Сгоряча, со злости!
– К-как отомстить?.. Зачем? К-когда?
– Когда он поссорился с моей мамой!
– При чем здесь твоя мама?!
– закричала Юлька, почему-то совсем перестав заикаться.
– Если бы он не женился второй раз так скоро, все еще можно было бы исправить, - продолжала Дюк, и Юльке вдруг показалось, что она тоже совсем по-Юлькиному подыскивает слова, чтобы не споткнуться на каком-то одном-единственном коварном слове.
– А так все запуталось... П-потому что он женился на твоей м-матери... И родилась ты. Он так ничего и не смог распутать...
– О ком ты говоришь?
– цепенея, пролепетала Юлька.
– О моем папе?!
– И о моем!
– сказала Дюк.
Сначала стало тихо, а потом, зашвырнув несколько теплых расшлепанных капель на Юлькины похолодевшие щеки, загрохотал по крыше беседки дождь, похожий на автоматную очередь. Так расстреливают или просто убивают людей...
В маленьком тесном умывальнике рядом с кухней Дюк долго отмывала Юлькины руки и коленки, и Юлька при этом чувствовала себя совсем маленькой, как в далеком детстве, когда детсадовская няня, вытащив ее из лужи, отмывала под краном...
Потом они вернулись в беседку, куда Дюк принесла для Юльки на тарелке тех самых пирожков. И это снова напомнило Юльке детство, когда за обедом ей почему-то никогда не хотелось ни пирожков, ни супу, а хотелось всегда чего-нибудь необыкновенного - бананов или же крыжовника с соседского двора.
На Юлькину тарелку с нетронутыми пирожками нападали крупные, не сумевшие пожелтеть листья. Юлька дрожащими руками собрала их зачем-то в букет, а Дюк зачем-то сказала:
– Они всегда здесь осыпаются раньше. Наверное, потому, что растут высоко.
– П-почему же ты тоже Юлия?
– дрожащим голосом спросила
– Когда он с моей мамой разошелся, мама уехала в Казань. А через полгода у нее родилась я, - сказала Дюк.
– А он узнал об этом, когда женился второй раз, на твоей матери, и ты появилась на свет... Когда ты родилась, он ведь не знал еще, что родилась я и что мама уже назвала меня Юлией. К-как он хотел.
Теперь Юлька поняла, о какое слово боялась споткнуться Дюк! Она так ни разу и не произнесла этого слова - папа...
– Я хочу к д-деду, - сказала Юлька совсем как маленькая.
– П-почему ты забрала его из больницы?
– Знаешь что, - устало отозвалась Дюк, - я все равно тебя к нему не пущу. Он далеко отсюда, на даче у маминых родных... Все-таки ему семьдесят четыре. Давай-ка я лучше провожу тебя. Сейчас уже второй час, мне скоро разносить обед, а одна ты отсюда не выберешься.
Она уложила так и не съеденные Юлькой пирожки в авоську с компотом. Потянув Юльку за руку, как маленькую, заставила ее подняться и вывела из беседки.
Она привела ее к плутающей среди редких деревьев некрутой и не размытой дождем, но ужасно длинной и неуютной тропинке. С тропинки этой было видно все далеко-далеко.
Где-то там, за серыми рельсами, сквозь деревья просвечивала синеватая гладь озера, похожего на Финский залив. Платформа Заозерной станции казалась отсюда, издалека, маленьким серым квадратом. А за озером, в городе, уже было солнце, ни разу не заглянувшее сегодня сюда, на холм. Солнце, отражаясь в оконных стеклах, слепило глаза, и невозможно было отыскать в этом стеклянном блеске окно комнаты, где в старом рояле жило старое эхо...
– Тебе деньги нужны?
– Нет!
– Если будут нужны, скажешь. Я постараюсь приезжать к тебе каждый день. Если ты не уедешь, конечно. Может быть, только завтра я приехать не смогу. Завтра у нас концерт для раненых.
– Для каких раненых?
– Для раненых на войне.
– На той? На Отечественной?..
– На той.
Дюк шла по тропинке впереди Юльки, и Юлька видела ее светлый пушистый затылок с прямыми, как солнечные лучи, волосами, которые не завивались, ведь не завивались же крупными отцовскими кольцами!
– Но какие же они теперь раненые! Прошло столько лет! Они и сами-то, наверное, забыли, что их когда-то ранили.
– Юлькин голос звучал словно со стороны, и странно было прислушиваться к нему, совсем незнакомому...
– Они не забыли, - резко сказала Дюк, не поворачиваясь к Юльке. Может быть, это другие забыли...
– Но нельзя же все время помнить об этом, - сказал со стороны раздраженный Юлькин голос.
– Так и жить нельзя будет, если все время помнить об этом!
Дюк сразу остановилась и повернулась к Юльке: