Гюрги-Дюрги-Дюк
Шрифт:
Ни Дюк, ни раскладушки в комнате не было.
Юлька встала и распахнула оба окна настежь. За мокрой густой занавеской дождя не было видно развенчанного Юлькиного чуда - ни холма, ни дома под красной крышей, в котором вчера горел яркий огонек. Даже крыши домов на соседней ступеньке-улице, ведущей к озеру, почти не были видны. Внизу по мостовой волнистым стеклом бежали глубокие ручьи, и по обе стороны Юлькиного окна где-то поблизости гудели от дождевого потока водосточные трубы. Юлька подставила
Юлька отошла от окна и тут же увидела записку, лежащую на рояле: "К деду пока не ходи. Я скажу, когда можно будет. На плите в кастрюльке суп, остальная еда в холодильнике. Дюк".
Записка была почти приказом, и Юлька сразу взбунтовалась. Как это "не ходи"? Кому какое дело до того, пойдет или не пойдет Юлька к своему родному, собственному деду? Никто не имеет права ей это запретить! Она пойдет все равно, если даже внезапно польется ливень с градом, если даже снег засыплет все улицы до самых крыш!
Но прежде всего она рассмотрела свое лицо в зеркале. Полоса на лбу побледнела, стала даже не очень уж такой заметной. Это подняло Юлькино настроение. Подумаешь! Будто бы ее никогда в жизни не лупили мальчишки!..
Она с аппетитом поела супа, сваренного Дюк, - еще горячего, аппетитного, душистого. После этого ей стало совестно. Однако все-таки не до такой степени, чтобы подчиниться Дюк и не пойти к деду. Конечно, она пойдет. Вот только дождется первого солнечного луча.
Было уже около двенадцати часов, когда Юлька, услышав, как на площадке хлопнула дверь соседней квартиры, вспомнила про почту, так и не вынутую ею вчера из ящика. Она взяла ключ и снова спустилась на площадку первого этажа. В ящике были газеты за три дня, журнал "Наука и жизнь", рекламный плакатик "Собирайте пищевые отходы" с розово-лакированной поросячьей мордочкой. И была там еще телеграмма.
Юлька тут же на лестнице, волнуясь, то и дело роняя из-под мышки газеты, разорвала бумажную ленточку-заклейку на телеграмме...
"Витановичу Георгию Александровичу. Юлия прилетит второго, рейс двести восемьдесят седьмой. Возможно, передумает. Сообщим дополнительно".
Это была телеграмма матери! Та самая! С оговоркой! Она не застала деда! Дед ничего не знает о Юлькином приезде?!
Юлька опустилась на ступеньку лестницы и дрожащими руками зачем-то перебрала все газеты и журналы... Что же? Как же это? Что же теперь делать?.. Она поднялась со ступеньки, пошла наверх, потом зачем-то снова спустилась вниз. Потом, вспомнив, что не взяла с собой ключ от квартиры, а дверь может захлопнуться от сквозняка, снова пошла наверх. Что же это? Как же это? Ведь дед оставил ей ключ от квартиры!
Вернувшись в комнату, она заметалась от двери к дивану, от дивана к столу, пока не наткнулась на рояль. Рояль обиженно загудел. Юлька успокоила его, проведя ладонью по клавишам. Он умолк, а Юльке от его молчания стало еще беспокойнее. Дрожащими руками она упаковала банки с компотом в старые газеты, чтобы они не дзенькали в авоське, и, так и не дождавшись первого луча солнца, бросилась искать последнюю, Краснооктябрьскую, больницу. Ведь не в детской же он лечится!
Круговая улица, на которой находилась
– Витанович?
– переспросила ее девушка в белом халате, сидящая за столом в приемной, и даже не стала искать эту фамилию в списках.
– Ты опоздала, девочка. Его сегодня выписали.
– К-как в-выписали?..
– За ним еще утром внучка приехала и забрала.
– К-какая внучка?..
– Как какая?
– пожала плечами девушка.
– Обыкновенная. Дедушкина.
– Но ведь это я внучка!
– крикнула Юлька.
– Я - дедушкина!
– Ты?
– удивилась девушка.
– Ну, уж это вы там сами разбирайтесь, кто дедушкина, а кто бабушкина.
Юлька вдруг почувствовала, что она, совсем как в сказке, начинает каменеть - сначала окаменели Юлькины ноги до колен, потом Юлька окаменела до пояса, потом до подбородка...
– Не м-может быть, - пролепетала она начинающими каменеть губами. Вы что-то напутали!
– Мы ничего не напутали, - строго сказала девушка.
– Георгия Александровича мы знаем. И врача, который будет его лечить, знаем. И внучку его тоже знаем. Она пришла утром, договорилась с главным и увезла...
Юлька на каменных ногах вышла на улицу и остановилась. Что там дом на холме под красной крышей! Среди бела дня у Юльки украли деда!
У него не было никаких других внуков, кроме Юльки! Не было и не могло быть! У деда после войны остался только один сын - Юлькин отец! А старший, дядя Егор, тот, что погиб на войне, так и не успел жениться! Может быть, Дюк - какая-нибудь приемная внучка? Или дочь какого-нибудь дедова племянника? Но тогда она - лжевнучка и не имеет никакого права распоряжаться Юлькиным дедом!
На все еще не раскаменевших ногах Юлька еле-еле добралась до двери дедовой квартиры и позвонила. Ключ от квартиры был у нее в руке, но она все-таки позвонила и подождала немного, прислушиваясь к уже знакомой тишине за дверью... Нет! В квартире никого не было. Ни деда, ни Дюк!..
5. Двойник
Электричка долго шла вдоль берега - редкие деревья, заслонившие озеро от железнодорожной линии, не сумели спрятать за собой его синеватой, как дождевые облака, поверхности, и озеро все плыло и плыло перед Юлькиными глазами. Холма с домом под красной крышей из окна электрички не было видно. Только озеро и озеро, ставшее здесь, вблизи, огромным, как море, а может быть, как и не виданный никогда Юлькой далекий Финский залив. Но потом все-таки озеро ушло. Электричка умчалась в сторону, и стена леса отгородила его от железной дороги.
Испугавшись, что проехала свою остановку, Юлька заторопилась к выходу, сошла на первой же заозерной станции и тут же поняла, что поторопилась. Железная дорога снова поворачивала к берегу и шла между озером и холмом, Юлька же оказалась у подножия холма сбоку, у крутого, пустынного и почти отвесного склона, поросшего вовсе и не лесом, а редким кривым кустарником, плотно прижавшимся от ветра и дождя к глинистой поверхности холма. Ни леса, ни дома под красной крышей отсюда, с этой стороны склона, не было видно.