Хаидэ
Шрифт:
У небольшого озерца, по зеркалу которого ходили, складывая тонкие ножки, кулики с изогнутыми клювами, умытая и одетая в походные штаны и рубашку Хаидэ сидела у костерка, отдуваясь, покорно пила третью чашку травяного отвара, приготовленного Фитией. Слушала о том, что происходило, и как распорядился совет воинами, пока ее не было.
А потом Нар ушел к мужчинам, что закидывали маленькую сеть, по дороге накричав на Асета, который сидел на камне рядом с Силин и пугал ту страшными рассказами. Силин, смеясь, прибежала к костру,
— Будет рыбная похлебка, — пообещала, оглядываясь на полуголых рыбаков в воде, — скоро. Я умею вкусную варить.
— Пока словят, да сварится, княгиня поспит, — заявила Фития, суя Хаидэ четвертую чашку.
— Фити, я уже как бурдюк, куда ж мне спать, если из меня скоро польется!
Силин обхватила колени руками. Торопясь, рассказывала:
— Пока не было тебя, светлая, Фити учила нас. Уй, много вызнали от нее. Мы теперь умеем зелья из трав. А еще помнишь, ты говорила, как смотреть и как слушать…
— Умеют они. Да вы знаете меньше, чем птичий клюв!
— Не ворчи, Фити. Главное, слушают и хотят знать еще. Правда, Силин?
— Ага. Я совсем не скучаю по городу. Так странно. Я хотела, чтоб дом, и в нем сундуки, чтоб как у всех. И коровы поутру в поле, и мешки с зерном. А оказалось, моя судьба вот она.
Силин махнула рукой куда-то в сторону Асета, который, скинув рубаху и штаны, стоял по колено в воде, тянул сеть, и мышцы на загорелой спине вздувались буграми. Фития ухмыльнулась. Хаидэ серьезно кивнула, укоряюще посмотрев на старуху.
— Мир поворачивается как надо, Силин. Даже если людям кажется, что его движение — сплошные несправедливые несчастья. Судьба не зря кинула тебя в степь.
— Несчастья… — девушка стала серьезной, — мы спасем высокую госпожу Ахатту, светлая?
— Да, Силин. Это первое, что сделаем. Иди, займись рыбой. Я и, правда, посплю до заката.
Она легла под растянутый на кусте плащ, на старую шкуру с облезлым мехом. Вытянулась, глядя на острые лучики солнечного света в прорехах изношенной ткани. Скула, стянутая подсохшей мазью, ныла, болели зубы, хорошо, все на месте. И сердце печально перебирало воспоминания о битве, что была единственным свиданием с Нубой. Так повернулся мир, для чего-то. И это все, чего она ждала так долго и на что так страстно надеялась?
— Фити, полежи со мной.
Старуха тут же бросила возиться у костра и прилегла рядом, бережно обнимая женщину и дернув край плаща, чтоб свесился, закрывая их от посторонних глаз.
— Бедная, бедная моя раненая птичка. Хочешь рассказать о том, чего не расскажешь мужчинам?
— Да, нянька. Все тебе расскажу.
Она заговорила шепотом, иногда останавливаясь, тяжело подбирая слова, а после, хмурясь, говорила без жалости к себе, все как есть. Закрывала глаза, стыдясь смотреть на жесткий профиль старухи, шепотом говорила о тайном и стыдном. Сбиваясь, задавала вопросы и сама отвечала на них, невпопад, противореча сама себе, и снова рассказывала. Возмущалась и жаловалась, искала руку Фитии, сжимая ее, а после отбрасывала, била себя
— Его забрал купец, тот самый. И прекрасная черная Маура. Теперь ты все знаешь, Фити.
— Всё?
— Да. Все, что случилось с моим сердцем.
— Ты не сказала, что решила.
Хаидэ нашарила за краем шкуры мягкие иголочки полынной ветки. Растерла в пальцах, с наслаждением вдыхая запах.
— Я не знаю. Нет. Знаю. Ведь все просто. Он любит ее, и она любит. Мне нет там места. Настоящее не связало прошлое с будущим. Все стоит отдельно.
— Это потому что тебя били, птичка. Голова еще не работает.
— Нянька! — смеясь, Хаидэ бросила ветку и обняла старуху, осторожно прижимаясь распухшим носом к темному платью. Сказала невнятно:
— Я уж и забыла, как ты строга.
— Бывает, нужно, чтоб говорило лишь сердце. Как воин, что не думает, как трава, а становится ею. Но бывает и другое: думать, а не только чувствовать. Если твоя голова чуть-чуть подлечилась, подумай, а?
— Я… да что тут думать!
— Ну, давай я. За тебя. А что он вообще делал тут? Столько лет ни слуху, ни духу, и вдруг, куды там — демон, грызет глотки диким зверям. Молчи, дай еще спрошу.
Вытянула вверх руку и в полумраке загнула худой мизинец. За ним еще палец прижался к ладони:
— Кого любит плясунья? Демона? А ты — черного великана Нубу? А почему он — демон? Разве плохо быть настоящим? Но вдруг сделался сам ниже зверья. Если она любит демона, то ведь ты любишь человека. А люди всегда выше демонов, запомни, птичка, всегда! Потому демоны злы на людей, потому пакостят, как только находится случай. И ты готова согласиться, чтоб человек в нем умер, уступив место твари? Только потому что тебе показалось, у них любовь?
— Фити! Она добрая и хорошая. Ты хочешь, чтоб я пошла и отобрала его, решив за них сама? Он не хочет этого! Он почти убил меня!
— Демон почти убил тебя. Не путай старуху.
— Ты просто сильно меня любишь, Фити. Утешаешь.
— Ты глупа. Как влюбленная девчонка. Как Силин, когда пялится на Асета. Любишь его, дерись, чтоб стал человеком! Поняла? И если тогда он выберет Мауру, а тебя возненавидит, прими это как подобает княгине. Ты имеешь право решать!
— И за других?
— Да! Потому ты княгиня, а она добрая и хорошая женщина, которая пляшет, вызывая слезы.
— А если я ошибусь, поворачивая чужие судьбы?
— Тогда и наказана будешь ты. Тяжкий груз. Но по твоей силе.
Она погладила Хаидэ по вымытым и расчесанным волосам.
— Поспи, дочка. И пусть тебе приснится нужный сон. Такие снятся перед закатом.
— Фити… Брат. Спасибо тебе за него.
— Что ж мне. Это мужчины, искали на всех торгах и нашли. Для тебя. Не чтоб ты их прощала, а чтоб улыбнулась.