Халтура
Шрифт:
— Был не прав. Извините.
Квартиры с окнами на парковку вообще и на квартиру Борденов в частности имелись в трех домах. Задержавшись на секунду-другую посреди парковки, я обвела взглядом окна, а потом начала с того дома, что слева.
Через час с лишним я не узнала ничего нового, зато уяснила главную свою проблему: я не Гарри Дрезден.
Дрезден огляделся бы с отсутствующим видом по сторонам, побродил бы туда-сюда, натыкаясь на предметы и не особо заботясь о профессиональной технике безопасности даже на месте преступления. Задал бы пару вопросов, на первый взгляд совершенно бессмысленных, отпустил
Будь здесь Гарри, он бы, может, вытянул пару волосков из расчески Джорджии, проделал с ними нечто с виду совершенно дурацкое и последовал за ней через весь город, штат или даже на другой конец Вселенной — он такой. И затем рассказал бы мне о том, что случилось с Джорджией, куда больше, чем мне удалось выяснить, а может, даже определил бы — в общих чертах или вполне конкретно — личность преступника. И если бы, когда мы отправились за плохим парнем, дело дошло до горячего, он был бы там, швыряясь во все стороны огнем и молниями, словно это его собственные игрушки, созданные исключительно для его развлечения.
Наблюдать за действиями Дрездена всегда бывало либо чуть-чуть забавно, либо абсолютно жутко — одно из двух. На месте преступления его поведение наводило меня на мысли о детях-аутистах. Он ни с кем никогда не встречался взглядом — разве что на мгновение. Передвигался с преувеличенной осторожностью, свойственной тому, кто на пару размеров крупнее нормальных людей, руки держал ближе к телу. Говорил слегка приглушенно, словно извиняясь за свой звучный баритон.
Но стоило чему-нибудь привлечь его внимание, как он менялся. В его умных темных глазах появлялся блеск, а взгляд делался столь пристальным и напряженным, что мог бы вызвать пожар. А в тех ситуациях, когда расследование сменялось отчаянной схваткой, точно так же менялось и все его существо. Он словно бы делался больше, агрессивнее и увереннее, и голос его нарастал подобно трубному гласу, который запросто можно было бы расслышать на другом конце футбольного поля.
Безумный гений, пока! Привет, ужасающая икона.
Немногие из «ванилек», как он называл нормальных людей, видели Дрездена в его стихии, во всей полноте его могущества. Будь иначе, большинство из нас воспринимали бы его всерьез — но я решила, что для него в любом случае было хорошо, что все его способности остались непризнанными. Сила Дрездена перепугала бы большинство народа до чертиков — почти так же, как она пугала меня.
Но это был не тот ужас, от которого хочется, вопя, убежать прочь. Этот страх подступает незаметно. Страх Скуби-Ду. Нет. Когда вы видели Дрездена в действии, вас охватывал страх, что вы только что скатились по эволюционной лестнице вниз, что вы наблюдаете нечто гораздо более могущественное и бесконечно более опасное, чем вы сами, и что ваш единственный шанс выжить — убить это нечто, убить немедленно, пока оно не сокрушило вас той громадной силой, которую вам никогда не постичь.
Я достигла с ним соглашения. Но не всякому бы это удалось.
По сути… это и могло стать той причиной, по которой кто-то в него выстрелил. Пуля, которая бьет издалека и пробивает насквозь человеческое тело, а потом корпус катера, дважды, оставляя за собой серию аккуратных отверстий, почти наверняка выпущена из очень
Быстрый, жесткий, дьявольски изворотливый — да. Неприкосновенный — нет.
Не во всех смыслах. Мне ли не знать, ведь я к нему прикасалась — даже если мне не довелось прикасаться к нему везде или слишком часто…
И не доведется уже.
Проклятие.
Я усилием воли прогнала все мысли о Гарри, пока снова не разревелась. Если ты пяти футов ростом, производить впечатление сильной и без того нелегко, а уж тем более — с заплаканными красными глазами и хлюпающим носом.
Нет больше Дрездена. Нет больше его дурацких шуточек и старомодного чувства юмора. И его способностей узнавать неведомое, бороться с непобедимым и находить то, что найти нельзя, — тоже больше нет.
А мы, те, что остались, просто должны продолжать делать все, на что мы способны, без него.
Я стучалась в двери и говорила со множеством людей, большинство из них были дети школьного возраста, учившиеся в местном колледже. О Джорджии я не раздобыла вообще никаких сведений, зато получила информацию о неких наркоторговцах, тусовавшихся на парковке. Я передала ее соответствующим людям из полиции, где она станет очередной декорацией в бесконечной войне с наркотиками и вряд ли будет иметь какое-то значение. Зато эта информация действительно подтверждала то, что я пыталась донести до Уилла: соседи видят все. Возможно, я просто еще не поговорила с нужным соседом.
Оказавшись в доме номер три, я почувствовала странную атмосферу сразу, как только зашла в подъезд. По сравнению с остальными домами здесь все было каким-то запущенным. На стенах свежие граффити. На многих дверях — двойные замки. Ковер — старый и весь в пятнах. В окне вместо выбитого стекла — лист фанеры. Все это место прямо-таки вопило о том, что здесь таятся всякие неприятности, упорно противодействующие тому, чтобы вестибюль и коридоры содержались в порядке, а может, и вынуждающие жильцов вновь и вновь сталкиваться с проблемами и разрушениями.
Никакой музыки я не слышала.
Довольно необычно для таких домов, как этот, населенный по большей части студентами. Детишки любят свою музыку, не важно, какая она — отупляющая или разрывающая барабанные перепонки, и вы почти всегда можете услышать где-то поблизости хотя бы ритмичные басы ударных.
И все-таки — здесь ее не было.
Я насторожилась, попытавшись вырастить дополнительную пару глаз на затылке, и начала стучаться в двери.
— Нет, — солгала маленькая, хрупкая на вид женщина с третьего этажа, которая сказала, что ее зовут Мария. Она открыла дверь ровно на длину цепочки. — Я ничего не слышала и не видела.
Я попыталась сделать свою улыбку еще более ободряющей.
— Мэм, обычно это работает так: сначала я задаю вам вопрос, и только потом вы мне говорите неправду. Когда мне дают лживый ответ еще до того, как у меня возник шанс задать вопрос, это оскорбляет мое чувство справедливости.
Она широко раскрыла глаза и мелко затрясла головой — нервно и судорожно.
— Н-нет. Я не лгу. Я ничего не знаю.
Мария попыталась закрыть дверь, но я еще раньше вставила в щель ботинок.