Хамза
Шрифт:
И снова голубая молния осветила острые, неприступные пики гор, снова грянул гром, и ещё одна молния ударила где-то совсем рядом, и над его головой посыпались, покатились вниз камни, падая в реку, и переполненный горный поток бешено бился в скалистых берегах, рыча и негодуя...
"Я устал, Зубейда... Я не даю житья многим людям. Они ненавидят меня, не могут видеть меня, озлоблены против меня...
Исмаил, шейхи, Бузрук-ишан, Валихан, Назири, Шавкат... Они хотят убить меня, застрелить, повесить... Я надоел многим, даже Зульфизар, голова которой многие годы лежала на одной подушке рядом с моей, и та бросила
Да, Зульфизар бросила меня, предала меня... Мои враги подчинили её себе, настроили её против меня... Вон те, пляшущие в свете молний над горами шайтаны и дьяволы, которых направлял сам сатана... Я слышу его голос... Он гремит вокруг меня обломками скал и камней, он хрипит внизу кипящими брызгами и волнами...
Эх, Зульфизар, Зульфизар!.. Зачем же ты рассыпала хрустальные бусы нашей жизни?.. Вот они катятся вокруг меня вниз, смываемые водой с лица земли... Столько лет я был абсолютно уверен в твоей верности и преданности, но оказалось, что я делал халву из воды, нож из палки, горы из дыма..."
...Гроза, отсверкав и отгрохотав, ушла на Памир. Дождь кончился. Забрезжил слабый рассвет. Горы выходили из траура ночи. Очертания их становились всё отчётливее и яснее.
Хамза спустился со скалы. Мокрая земля дымилась испарениями. Он шёл к своему дому как в тумане. Ноги были тяжёлыми после бессонной ночи, в глазах рябило. Пряные ароматы цветов и трав кружили голову.
Он открыл калитку и остановился поражённый. Около веранды стояла... Аксинья с маленьким Гиясом на руках.
Аксинья опустила сына на землю. Гияс медленно пошёл на слабых ещё ножках к отцу. Хамза наклонился, поднял сына на руки. "Сынок, цветочек мой, - шептал Хамза, вдыхая детские ароматы ребёнка, - родной ты мой человечек..."
Он тревожно посмотрел на Аксинью - она, загадочно улыбаясь, медленно шла вокруг дома. Остановилась, поджидая его...
Он двинулся за ней, держа на руках Гияса.
Аксинья возвращалась в горы. Она была уже далеко впереди и всё останавливалась, всё звала, всё манила за собой рукой.
Гияса на руках уже не было.
Хамза поднял голову. Светало всё сильнее. В горах, на скале, около которой он провёл ночь, стояла Зубейда. Аксинья поднималась к ней.
Они стояли рядом - молодые, весёлые, красивые. Улыбались...
Ветер ласкал длинные волосы Зубейды, они поднимались за её спиной как два больших чёрных крыла.
А золотая голова Аксиньи была украшена венком синих полевых цветов.
Сзади к ним подошёл Степан Соколов, обнял за плечи. И все трое засмеялись.
Над горами взошло солнце.
...Хамза очнулся, тряхнул головой.
Он сидел в своей одинокой комнате на холодной кровати.
– Остаюсь, - громко сказал Хамза и ударил себя кулаком по колену.
– Никуда не поеду!
3
На центральной площади Шахимардана собрался народ.
Ждали открытия памятника Ленину.
Справа от памятника, закутанного белым полотнищем, стояла деревянная трибуна, покрытая коврами. На перилах трибуны висел транспарант из красной материи,
Прямо перед трибуной горел большой костёр, в который всё время подкладывали ветки карагача.
Погода была хорошая, люди одеты празднично. На трибуну поднялись Амантай, Камбарали, Алиджан и Хамза.
– Товарищи!
– подняв руку, громко крикнул Амантай.
– Сегодня, в день праздника женщин, мы открываем в Шахимардане памятник Ленину!.. Этот памятник мы построили своими руками - вот этими руками!.. Для фундамента мы сами носили камни!.. Конечно, фигуру нашего вождя мы сами сделать не смогли бы, её нам сделали рабочие в городе на заводе!.. Но скульптуру Владимира Ильича нам никто не дарил - она отлита из металла на деньги дехкан нашей артели! Мы собирали деньги по всем дворам нашей артели, и не было такого члена нашей артели, который не сделал бы взноса на памятник! Даже самые последние бедняки внесли кто сколько мог, чтобы в нашем кишлаке стоял памятник вождю мирового пролетариата! Товарищи! Сегодня в жизни нашего кишлака великий день! Исторический день!..
Затрубили карнаи и сурнаи, забил бубен. Раздались аплодисменты и крики: "Ура-а! Ура-а!.."
– Товарищи!
– кричал с трибуны Амантай.
– Пословица говорит: где нет хороших стариков, там нет хорошей молодёжи! У нас есть хорошие старики! Поэтому, наверное, будет правильно, если памятник Ленину откроет наш самый старый колхозник, наш Мебува-ата!
Снова раздались аплодисменты.
Столетний Мебува стоял перед трибуной, степенно поглаживая бороду. Высокий, широкоплечий, немного сутулый, он казался неподвластным своему возрасту. Бронзовая голова его - лицо, затылок, шея, изрезанная глубокими светлыми морщинами, - была похожа на крону могучей чинары, которая целый век сражалась с ветрами, бурями и ураганами и всё-таки уцелела, выстояла и, несмотря ни на что, каждый день устремляет свои ветви к солнцу.
– Иди, - толкнула Мебуву в спину жена, - тебе велели открыть памятник.
– Ну что ж, - сказал Мебува, - и пойду. Кому же ещё, как не мне, открыть памятник Ленину. Мне всё-таки сто лет.
Он неторопливо двинулся вперёд. Проходя мимо толпы зрителей, увидел мальчика лет пяти, которого держала за руку женщина в парандже.
– А ну, внучек, пойдём со мной, - наклонился к нему старик.
– Наш Ленин-ата делал революцию для таких, как ты.
Наступила тишина. Несколько мужчин, из-под халатов которых виднелись воротники стареньких, застиранных гимнастёрок, приложили ладони с плотно сжатыми пальцами к тюбетейкам.
Это были бывшие красноармейцы. Они отдавали честь Ленину.
Мебува взял в свою заскорузлую руку мягкую податливую ладошку мальчика, положил в неё нож, натянул шпагат, привязанный к полотнищу на памятнике, и сказал мальчику:
– Ну-ка, сынок, отрежь эту верёвку!
Мальчик перерезал шпагат, и полотнище упало вниз.
И в эту минуту к пламени костра метнулась женская фигура.
Это была Санобар.
Резким движением сорвала она с головы паранджу и чачван.
Бросила мгновенный взгляд на памятник, как бы ища у него поддержки. И швырнула паранджу в костёр.