Хамза
Шрифт:
– Нет, нет, нет!
– вскочил вдруг в углу Умид.
– Они могли прийти сюда!.. Нас тоже могли расстрелять... и в общую яму!.. А я не хочу, не хочу! У меня семья, дети!
– Речная вода охлаждает, а ты что-то разогрелся, - угрюмо сказал мельник.
– К чёрту! Все листовки в огонь!
– бесновался Умид.
– Надо уничтожить улики!.. С меня хватит!.. За нами придут, нас расстреляют!.. Я не могу!..
– С неожиданной силой он рванул на себя крышку тайника, схватил наборную кассу со шрифтами и
– Утопить всё это железо! На дно! Я не переживу больше такого страха!..
Степан Соколов - в нижней рубашке, в кальсонах - оторопело смотрел на Умида, ничего не понимая, не двигаясь с места.
– Стой!
– вскочил с места Хамза.
– Перестань! Положи кассу на место!
Мельник кинулся наперерез Умиду, но тот толкнул его железным ящиком в грудь, сбил с ног.
Хамза схватился за ящик с другой стороны.
– Отдай шрифты!
– Отойди! Убью!
Вырвал кассу...
Хамза одним прыжком настиг его. И, размахнувшись, ударил.
Упало пенсне, посыпались металлические буквы.
– Ты, ты, мусульманин, ударил меня, мусульманина!
– корчился на полу Умид.
– Это они, русские, жестоки и беспощадны, готовы расстреливать друг друга, вешать!.. А ты, ты!..
Степан брезгливо перешагнул через Умида.
– Не скули, размазня!
– Показал на Хамзу: - У него мёртвую мать обыскивали... И мусульмане, и русские!.. Нету мусульман одинаковых, и русских нету...
Мельник, потирая ушибленную грудь, собирал шрифты.
– Слабый ты оказался, гражданин типографский работник... Куда мы только смотрели, когда тебя в партию принимали... Подвинься, буквы под тобой лежат...
Умид отполз в угол.
– Мне не нужна такая революция, где льются реки крови... Я против насилия... Это вульгаризация революционных идей!
– Если ты не замолчишь, - дрогнувшим голосом сказал Хамза, - я ударю тебя ещё раз.
– Бей, бей, - всхлипнул Умид, - но я всё равно буду искать другую дорогу в революцию. Без жертв, без крови, без убийств...
– Где-то я уже слышал однажды такие слова, - усмехнулся Степан, одеваясь.
– Больше не услышишь, - заскрипел зубами Хамза.
Соколов подошёл к Умиду, ткнул в него пальцем.
– Вот, Хамзахон, смотри и запоминай. Узнаёшь портрет?
– От него ничего не осталось, - отвернулся Хамза.
– А теперь плюнь и забудь. И разотри. Навсегда.
Степан рывком поднял с пола Умида.
– Шрифт, говоришь, хотел в реку высыпать, улики спрятать? А не за этот ли шрифт людей на том берегу только что закопали?
– Я честный человек, - дёрнулся Умид.
– Но жидкий, - выпустил его Степан, - а нам таких не надо. Уходи!.. И если будешь другую дорогу в революцию искать, делай это где-нибудь подальше отсюда.
Умид ушёл.
– Вот и поговорили, ребятушки, по душам, -
– Э-хе-хе, чего только страх с человеком не делает...
В доме святого Мияна Кудрата собрались все высшие духовные лица Коканда - ишаны, муфтии, мудариссы, имамы больших мечетей. Рядом с хазратом Мияном расположились Камол-кази и шейх Исмаил. Чуть в стороне облокотился о пуховые подушки Садыкджан-байвачча. (После испытанного перед собственными рабочими унижения байвачча, бросив пить, ударился в другую крайность - регулярно посещал мечеть и усердно молился аллаху.)
А в дальнем углу комнаты, около дверей, одиноко сидел с поникшей головой лекарь Хаким, отец Хамзы.
– Ибн Ямин!
– громко произнёс святой, сумрачно поглядывая из-под густых бровей.
– Слушаю вас, мой хазрат.
– Мы, преисполненные жалости к вам, призвали вас сегодня к себе, чтобы помочь вам и дать наш совет.
– Направьте на путь истины грешного человека, мой хазрат.
– Говорите, Камол-кази, - сказал хазрат и сделал знак судье.
– Говорите всё.
Камол-кази кашлянул. Даже кашель его был похож на угрозу.
Ибн Ямин вздрогнул, бросил быстрый взгляд на судью и, робко приложив руку к груди, опустил глаза.
– Слушаю вас, кази.
– Вы мусульманин, ибн Ямин, - начал Камол, - вы испытали много горького на этом бренном свете. Говорить много об установлениях шариата вам не приходится - вы их соблюдаете. Но вот ваш сын Хамза... Он причиняет слишком много мук вашей душе, не так ли? И мы не можем позволить, чтобы вы, мусульманин, страдали. Недавно ваш сын ещё в одной газете высмеял рамазан...
– Мой сын никогда не посмел бы высмеять рамазан, таксыр. Хамза не посещает мечеть, но он молится дома... Спросите у его близкого друга Алчинбека, и он подтвердит вам это. А кроме того, могу ли я говорить неправду около нашего великого хазрата?..
О своём благочестии мой сын написал даже стихи, вот они:
Видят все, от благ мирских отказавшись, молитвам предаюсь.
Чтоб грехов избежать. Спасение души даруй, о боже!..
Все переглянулись. Стихи были действительно благочестивые, что уж там говорить.
– Но я прочитаю вам совсем другие стихи вашего сына, - продолжал судья.
– Известно, что славный рамазан все приверженцы ислама встречают с великой гордостью. Наши баи открывают двери щедрости. Самый уважаемый, самый богатый и самый народолюбивый человек Коканда наш Садыкджан-байвачча выделил зякет - денежный дар для всего народа Коканда.
И вот какое стихотворение написал об этом ваш сын:
Не думай, что ликуют бедняги от зякета,
Все они от гнёта бая стонут...
Но не думай, что обречены они вечно на унижение,