Хан
Шрифт:
«Два» было жестким, немного болезненным, но таким горячим, что я повалилась вперед, распластавшись под ним на скомканных влажных простынях, судорожно дыша и цепляясь дрожащими от напряжения пальцами в измятую подушку, пока не в состоянии даже убрать прилипшие влажные прядки волос со своего лица, и ощущая лишь его губы, которые скользили по моей шее ласково и едва касаясь, пока горячие ладони, скользнули подо мной, осторожно и бережно разворачивая снова на спину.
Хан играл со мной, как с котенком, целуя легко и мягко, чуть отстраняясь каждый раз, когда я тянулась к его губам,
Его черные глаза буквально переливались гранями самого совершенного драгоценного камня, когда он смеялся, оттого, что я ловила его руками за шею, притягивая к себе, чтобы ощутить вкус его мягких губ и терпкого бархатного языка.
Хан не сопротивлялся, увлекая меня за собой, садясь на колени и насаживая на свои бедра сверху, затаив дыхание и давая возможность мне самой регулировать его движения и глубину погружения в меня, придерживая за ягодицы и сжимая их, если я начинала медлить.
И если существовала вершина блаженства и край Рая, то я была как раз на нем, обхватывая Хана за широкие плечи и едва дыша, от ощущения полной наполненности, и этого скольжения внутри себя, которое сейчас я ощущала так мучительно сладостно, когда он медленно и размеренно двигал бедрами вперед и вверх, заставляя меня держаться на месте, и судорожно вдыхая каждый раз, когда это сладостное скольжение завершалось на самой глубокой точке меня, словно задевая само сердце.
Хан не торопился, не делал резких, порывистых движений, качая меня словно на волнах, когда я приподнималась вверх и опускалась на его бедра, судорожно вдыхая и начиная постанывать от этой невероятной интимности и нежности.
«Три» было нежнее шелка и терпче самого дорого сладкого вина, возвышая над землей, всеми бедами и страданиями, когда каждое размеренное движение было наполнено негой и едва сдерживаемой страстью, а Хан едва-едва касался своими губами моих губ, втягивая в себя мое отрывистое дыхание и прижимая к собственной груди, обвив руками так крепко. Я упивалась этой нежностью, ощущая себя бессовестной пьяной и безумно счастливой, почти повиснув на нем и скользя пальцами по напряженной широкой спине, припав в полном, счастливом изнеможении.
Я ощущала себя, словно радужное облако, словно сахарная вата – невесомой, трепетной и совершенно бестелесной, потому что устала настолько, что была не в силах даже пошевелиться, когда Хан осторожно уложил меня на кровать, повернув на бок и вытягиваясь сзади, чтобы прижать к своему горячему и по прежнему возбужденному телу, отчего я жалобно хмыкнула, слыша его лукавый приглушенный смех за спиной:
– Всего лишь три!...
– Я не смогу больше… – прошептала я, закусывая губы, потому что его рука скользнула по моему влажному животу, обхватывая ладонью грудь и вжимаясь своими нетерпеливыми и неугомонными бедрами с вибрирующей эрекцией в мои ягодицы.
– Хорошо, – наконец великодушно сжалился Хан, потянувшись куда-то за моей спиной и отстраняясь лишь на секунду, когда послышалось шуршание и звук похожий на рвущийся
Я больше не могла двигаться, починяясь движениям его горячего, стройного тела, когда Хан снова повернул меня на спину, нависая сверху, и вдавливая в матрас между скомканных одеял, разбросанных подушек и влажных простыней, которые свисали с кровати, а я заворожено смотрела на него сквозь ресницы, наслаждаясь каждой эмоцией, которая играла в этих проникновенных темных глазах.
Совершенно потерянная в нем и этой головокружительной страсти, я обхватывала его ладонями за лицо, чувствуя, как приятно колется его щетина и, улыбаясь, когда его губы касались моих ладоней, целуя, содрогаясь от его движений, которые все нарастали и нарастали, подобно волнам цунами, пока Хан не застыл в самой напряженной точке, откидывая голову назад и вдавливаясь в меня так сильно, что я прогнулась под ним, обхватывая руками за торс и утыкаясь носом во влажную грудь, на которой выступили капельки пота.
– Ты в порядке, мавиш? – прошептал Хан, растягиваясь снова за мной и обнимая своей крепкой рукой, не видя, как широко, устало и блаженно я улыбаюсь в этот момент, быстро закивав головой.
Все, что я хотела сейчас – это уснуть в его руках, по-прежнему разгоряченная и влажная, даже если тело ныло и болело, а между бедер просто жгло и все горело.
Я была в Раю.
Я не хотела больше ничего, наслаждаясь каждый глубоким ровным вдохом того, кто подарил мне эти волшебные ощущения, вознося на самое небо, пусть даже оно было черное с яркими ослепительными звездами.
Вот только у Хана, как всегда были свои планы, когда он приподнялся на локте, склонившись надо мной и легко кусая за плечо, проговорил серьезно и очень настойчиво:
– Сходи в душ и оденься. У тебя осталась твоя одежда, мавиш?
Я растерянно моргнула, боясь подумать о том, что сказка завершилась, покосившись на окно и пробормотав себе под нос:
– …а что уже настало утро?
– Всмысле? – все-таки услышал Хан, чуть хмурясь и полыхая чернотой горячих глаз в темноте.
– Ты опять оборотень?
Он рассмеялся легко и лукаво, поднимаясь на ноги – высокий, прекрасный и обнаженный, чтобы склониться надо мной, и взяв на руки, унести в ванную комнату.
– Пока еще нет, мавиш, еще человек,- хмыкнул Хан, показывая свои сладкие ямочки на щеках, которые так хотелось поцеловать при каждом их появлении, опуская меня на дрожащие ватные ноги и галантно удаляясь, однако полыхнув напоследок глазами горячо и жадно, что я сжалась, подумав, что номер «четыре» и « пять» могут случится здесь и сейчас, если я не займусь делом и не сделаю то, что он настоятельно порекомендовал.