Ханский ярлык

Мосияш Сергей Павлович

Родион Несторович сам разлил хмельное по чаркам, взял свою.

— Ну, Юрий Данилович, спасибо тебе, что не побрезговал нашим домом, освятил своим приходом наш двор и наше новоселье. Твоё здоровье, князь.

Выпили по чарке, хозяин сразу начал наливать по второй. Юрий понял, что все ждут его слова.

— Ну что, Родион Несторович, я рад, что ты пустил на Москве крепкие корни и уже на рати успел доказать преданность нашему дому и что, глядя на тебя, потянулись к нам другие бояре из Киева. Чем больше прибудет к нам таких

людей, как ты, тем сильнее будет наша Москва. Уже сегодня, опираясь на таких людей, как ты, Родион Несторович, я могу справиться с любым княжеством, которое захочет потягаться с Москвой.

— Я подумал, Юрий Данилович, что теперь никто того не захочет, — ввернул словцо Родион.

— Есть некие, которым неймётся нас копьецом пощекотать. Есть, — сказал Юрий Данилович, опрокидывая в рот очередную чарку.

После третьей чарки князь высказал пожелание музыку послушать.

— Счас будут лицедеи, — с готовностью отозвался хозяин. — Михайла, зови.

— У тебя, никак, и лицедеи свои? — удивился князь.

— Да нет, Юрий Данилович, то мой конюх и тесляр выкомаривают.

Явились музыканты, один с двенадцатиструнной кобзой, а второй с ложками.

— А ну, вдарьте мою, — приказал Родион.

Грянули струны кобзы, ложечник запел:

За Днепром широким, на горе высокой Стоит город красный — Киев златоглавый, Там живут поляне — воины лихие. Трещат на Почайне лавки от товаров. И плывут из греков паволоки, сласти. Нет богаче града на Днепре бескрайнем.

После песни князь взглянул испытующе на взгрустнувшего Родиона, спросил:

— Уж не скучаешь ли по Киеву, Родион Несторович?

— Скучаю, князь, — вздохнул боярин. — Но того уж нет там, о котором песня пелась. Нет. После Батыя всё ещё не оправился город. Да и вряд ли оправится, покою там никакого от поганых. Митрополит не зря ж утёк во Владимир. А ну, хлопцы, плясовую.

Музыканты заиграли плясовую, откуда-то как чёрт из-под лавки выскочил лихой плясун и так затопал, что половицы заходили ходуном, на столе чарки закачались.

Князь не заметил, когда из-за стола исчез его милостник Романец. Потом пили ещё. Захмелевший князь угощал музыкантов. Они исполняли ещё песни, и грустные и весёлые.

Начало темнеть, и слуги внесли два трёхсвечных шандала, установили меж блюд на столе. Веселье продолжалось.

— Я выйду по нужде, — шепнул в ухо князю Протасий, поднимаясь из-за стола.

— Глянь там, куда Романец пропал.

— Хорошо.

Тысяцкого долго не было,

а когда появился в дверях, поманил к себе князя, чтобы сказать что-то.

Тот вылез из-за стола, кивнув музыкантам, чтоб продолжали, подошёл к тысяцкому.

— Худо, Юрий Данилович, — зашептал Протасий. — Романец какую-то девку сильничает за поварней.

— Да ты что?

— Ей-богу.

— И ты не вступился?

— Так там уже того... вершится, что мне его, за яйца стягивать?

— Тьфу. Ну, я ему покажу, — разозлился князь. — Иди за стол, я тоже вроде до ветру отлучусь. Ну, я ему покажу в гостях гадить.

Юрий Данилович вышел на крыльцо. С звёздного неба улыбался молодой месяц, пытаясь хоть чуть осветить притихшую землю. Князь решительно направился к поварне и посреди двора столкнулся с Романцом.

— Ты?

— Я, — отвечал милостник.

— Где был?

— Ну это... справил нужду и... это...

— Не ври, стервец, — ухватил князь его за грудки. — Ты что ж, сукин сын, пришёл в гости, а сам сильничать?

— Я не сильничал, Юрий Данилович.

— Как не сильничал, когда тебя только что Протасий видел на девке.

— Но она сама... Ей-ей, сама, по обоюдному согласию. Ей-ей, Юрий Данилович.

— Я тебе, стервец, всыплю по-обоюдному. Иди за стол. Ну! Погоди, я отолью, вместе пойдём.

Князь прямо посреди двора справил малую нужду, поглядел на месяц. Романец стоял переминаясь. Юрий спросил:

— Как девка-то?

— У-у, — обрадовался Романец смене настроения господина. — Ягодка, ей-ей, Юрий Данилович.

— А если я тебя женю на этой «ягодке»?

— А можно?

— А чего ж нельзя-то. Спортил девку, надо покрыть грех.

— Не, Юрий Данилович, она уж распочатая была. Она мне ещё днём мигнула. Я ж говорю, всё по согласию.

— Так женишься али нет?

— Если можно, то беспременно, Юрий Данилович, но она из рабынь, говорит.

— Значит, купим. Как её звать?

— Стюрка.

— Стюрка, — повторил князь. — Гм. Стюрка. Ну, идём, жених.

Они вернулись в горницу, где музыканты наяривали какую-то весёлую мелодию. Сели за стол к уже наполненным чаркам. Князь взял свою, выразительно кивнул в сторону кобзаря, тот тут же кончил играть.

— Родион Несторович, — начал Юрий, — нам у тебя понравилась одна девица-рабыня, не продашь ли её нам? А?

— Господи, Юрий Данилович, да я буду рад подарить тебе любую.

— То не мне, Родион, вот милостнику моему понравилась одна.

— Да не всё ли равно, тебе ли, милостнику. Дарю.

— Нет, Родион Несторович, ты ж её покупал?

— Да.

— Вот и нам продай. Назначай цену.

— Ну как это? Я — да с тебя, — смутился боярин.

— Вон с него, с него, — указал, улыбаясь, князь на Романца.

— A-а, продавать так продавать, — махнул рукой боярин. — Гони две куны за девку.