Ханский ярлык
Шрифт:
— Объедятся, передохнут.
— Ну гляди, тебе видней.
Подъехал вершний Квач, сказал негромко:
— Присмотрел я, князь, кого просил ты.
— Покажи.
— А эвон, что сидит у берёзы прислонясь, чёрный как головешка, бровища что усы, зенки-плошки.
— Как его зовут?
— Вроде Фал алей.
— Позови его ко мне.
Гаврила поехал, поговорил с колодником, тот нехотя поднялся, направился к князю. Квач ехал за ним следом. Князь взглянул на подошедшего
— Ну что, Фалалей, послужим? Али за старое?
— Старое на Москве осталось, — пробасил мужик.
— Это точно, — сказал князь и кивнул Квачу: — Гаврила, сбей с него колодки к чертям.
Колодки полетели в костёр. Фалалей, потирая освобождённые запястья, пробасил почти ласково:
— Спасибо, Гаврила.
— Ну вот, ты совсем свободен, Фалалей, — заговорил Святослав Глебович. — Сейчас поешь и... Куда б ты хотел?
— Да уж куда поведёшь, князь, — усмехнулся тот, —Не в петлю ж.
— Такого орла, да в петлю... Я назначаю тебя сотским, Фалалей. Да-да. Чего глаза таращишь?
Колодник и впрямь был ошарашен таким назначением, подозревая какой-то подвох.
— Гаврила, подбери в моей телеге сотскому хороший кафтан, портки, шапку... Вот сапог на твою лапу, пожалуй, не сыщется.
— Дык я... дык ладно, — мялся Фалалей, всё ещё не веря в случившееся.
— А поскольку ты сотский, Фалалей, то отвечаешь за всех своих товарищей, если кто сбежит из них...
— Это от котла-то? — усмехнулся Фалалей. — Зверю на закусь?
— Вот именно, — согласился князь с веским доводом. — В Москве петля, в лесу зверь, а здесь хлеб с кашей. Ты прав. Поскольку в порубах вы наголодались, то сегодня и завтра вас будут кормить чуть. Сам понимаешь! Но далее все будут есть от пуза, чтоб быстрее сил набраться. Понял?
— Чего ж не понять.
— Если что случится в твоей сотне, я с тебя, Фалалей, спрошу в первую голову.
— Эт само собой.
— А чтоб они сразу признали в тебе сотского, возьми на возу топор, клещи и сбей с них оковы. Сам сбей.
— Со всех?
— Это сам решай, ты сотский. Можешь кому и оставить. Да можешь сказать им, что князь Юрий Данилович велел сбивать колодки только после третьего перехода, а я велю сбить туг же, на первой остановке. Может, зря? А? Фалалей?
— Нет. Что ты, князь. Это хорошо, это дело доброе, а за добро злом кто ж платит.
— Ну хорошо, Фалалей, ступай. Переодевайся и сбивай колодки. И в будущем можешь называть меня по имени-отчеству Святославом Глебовичем. Я тебе разрешаю. Пока тебе.
Ночью, когда улеглись спать, Гаврила, лежавший около, ворчал негромко:
— Экого зверя в сотские воспроизвёл, Святослав Глебович.
— А с ними-то, висельниками,
— И ещё топор ему доверил.
— А что? Он не воротил топор на воз?
— Воротил. А если б он топором кого из наших?
— Он уж теперь и сам наш, Гаврила. Не переживай. Или, может, ты сам к ним хочешь сотским?
— Я ещё не спятил пока.
— Ну и я тоже. Спи. Сам же мне Фалалея привёл.
— Я думал, чтоб наказать, а ты его эвон, в начальники подкинул.
— Для того и подкинул, чтоб нашим стал.
Нет, Святослав Глебович не промахнулся, выделив в командиры колодникам Фалалея. Освободив от оков своих сотоварищей по заточению, он взял над ними такую власть, что они стали выполнять его такие приказания, на которые он даже голос не подавал. Стоило ему, сидя у затухающего костра, кивнуть на огонь и тут же взглянуть на кого-то, как тот вскакивал и бежал в кусты искать сухого валежника для костра.
Двигалась дружина Святослава Глебовича не спеша, не переутомляясь. Ратники — вчерашние колодники — набирались сил, отъедаясь на дармовых харчах, не принимая участия даже в ловах. Загоняли вепря или лося можайские дружинники князя, снабжая свежатиной весь отряд.
Фалалей всё чаще наведывался к княжескому костру по вызову самого князя и вскоре стал даже с ним есть с одного блюда. Святослав Глебович присматривался к своему новому сотскому, к его действиям в сотне, всё более и более проникаясь к нему доверием. И однажды, когда они, поджарив на костре бок вепрятины, ели его, отрывая куски руками, князь сказал:
— Если вокняжусь в Брянске, сделаю тебя, Фалалей, тысяцким.
Сотский промолчал, лишь хмыкнув, пожал плечами.
— Что? Не потянешь? — спросил Святослав.
— Отчего не потянуть?
— А что хмыкаешь?
— Так ведь я тать, Святослав Глебович.
— Ну и что? Вчера был тать, нынче сотский, сотня тебя слушается и даже боится. Значит, ты муж с головой. Почему бы завтра тебе в тысяцкие не выйти?
— Так из мизинных же я, Святослав Глебович.
— В Москве был мизинным, в Брянск войдёшь вятшим.
И опять ночью под ухом князя зудел Квач:
— Это ж надо — татя в тысяцкие.
— Помолчи, Гаврила, я знаю, что делаю.
Святослав Глебович понимал, что с таким полком, какой он ведёт в Брянск, город в открытом бою не взять. Значит, нужна какая-то хитрость, на которую более всего и способен тать.
Поэтому на следующий день вечером, удалив всех от своего костра, даже и Квача, князь остался у огня с Фалалеем.
— Хочу с тобой посоветоваться, Фалалей. Мне нужно занять брянский стол как можно тише, не проливая крови.