Ханский ярлык
Шрифт:
— А если он будет ворочаться вместе с Михаилом?
— Вряд ли. Но если случится так, то и Ахму прикончите. На кой такой свидетель.
Напоив как следует Сарыка, Кавгадый отпустил его и спросил князя Юрия:
— Ну как? Ты доволен?
— Очень доволен, Кавгадый. Если он сделает все, как ты велел, это будет замечательно.
— Сделает. Сарык воин исполнительный, тем более что там светит богатая добыча. Князю Михаилу не быть в Орде.
— Дай Бог, дай Бог,— перекрестился Юрий Данилович.
Перед
— Мой повелитель, отмени свое решение о сыне Михаила Константине.
— Почему?
— Потому что, если князь узнает об этом, он не поедет к нам.
— Тебе этого мальчишку, никак, жалко стало?
— Жалость, повелитель, удел женщин, а я воин. Если орленок умрет в ловушке, то уж старый орел никогда не попадется в нее.
— Ха-ха. Ты, пожалуй, прав, Алчедай. Вели выпустить мальчишку и накормить. Пусть живет приманкой старому орлу. Хе-хе-хе.
28. ОРДА ЗОВЕТ
Когда из Москвы привезли тело убитого Александра Марковича, это явилось для князя Михаила тяжелым ударом. На похоронах пестуна он искренне и горько плакал. И начинал понимать, что теперь мира с Москвой никак не может быть, по крайней мере, пока там сидит Юрий Данилович. Надо мстить ему. Но как?
— Не надо, Миша, не надо,— уговаривала его Анна Дмитриевна.— Так вы никогда не кончите, не остановитесь.
— Но ты понимаешь, убить посла — это же непростительное коварство, подлость. И кого? Моего кормильца, за всю жизнь мухи не обидевшего.
— Конечно, это подлость. Я с тобой согласна. Но, наверно, князь Юрий так решил отомстить за жену. Как его за это судить?
— Ты же знаешь, что я-то не убивал ее.
— Знаю. Но она была у тебя, и ты отвечал за жизнь ее, надо было лучше сторожить, Миша. Прошу тебя, смири свой гнев. Лучше подумай, как оправдаться перед ханом. Юрий-то, сказывают, уже поехал в Орду. Представляешь, как он обнесет тебя хану?
— Да уж, представляю.
Михаил Ярославич понимал, что в Орде ждут его большие неприятности, возможно, и смерть. Некоторые из бояр не советовали ехать:
— Ты все равно там не оправдаешься, князь. Убеги лепш к свеям, в немцы ли, пережди, пока гнев хана пройдет, сердце умягчится. И воротишься.
— Хорош же я буду великий князь, если от зла бегать буду.
— Ты первый, что ли? Эвон Дмитрий Александрович от братца Андрея сколь бегивал. И ничего.
Старший сын, Дмитрий Михайлович, говорил отцу:
— Давай, отец, я за тебя поеду. Будь что будет.
— Нет, сынок, загораживаться детьми я не стану. Жалею уж, что Константина отпустил туда. Все не ворочается, а ведь давно бы должен. Видно, держит его Узбек, не отпускает.
Отчего-то медлил Михаил Ярославич. Знал, что ехать надо, а медлил. Возможно, оттого,
В глубине души надеялся Михаил Ярославич умилостивить хана, помнил его хорошее расположение к себе. Неужто не поймет Узбек, что он, Михаил, не имеет никакого отношения к смерти сестры его? Что смерть ее ни с какой стороны не выгодна Михаилу? Что если даже она отравлена, то недругами Твери. Кем? Только Всевышний знает, нам, смертным, не дано сие провидеть.
Правда, одна старуха — ведунья с Затьмацкого посада — твердо сказала, что здесь рука бабы, живущей вне Твери. Но как ей верить? Да и где искать ту бабу, что живет вне Твери? А старуха клянется, что видит ее как живую: мордатую, мясистую и небедную. Даже одежду ее описывает.
Но мало ли чего бабке на старости лет не помстится. Не везти же ее по княжеству искать мордатых и мясистых. Бабке почти под сотню, с печи не слазит, на второй же версте рассыплется.
Первого серпеня1 1318 года выехал Михаил Ярославич из Твери на нескольких подводах в сопровождении полусотни гридей и милостников. Провожать его поехала вся семья — все дети и Анна Дмитриевна с маленьким Василием на руках. Старшие сыновья, Дмитрий и Александр, ехали вершними, сам князь Михаил ехал с женой в легкой тележке, держа на руках Василия.
*Серпень — август.
Его немного огорчало, что мальчик не хотел сидеть на руках отца, тянулся к матери.
— Ишь ты, мамкин хвост,— корил его ласково князь,— Ворочусь, устрою постриги, живо титьку забудешь.
Однако, щекотнув под мышки ребенка, отдал его жене и, сразу посмурев, пробормотал:
— Ворочусь ли?
— Даст Бог, Мишенька, все обойдется,— утешала Анна Дмитриевна.— Не ты — они начали, хан разберется.
— Должен бы разобраться,— вздыхал князь,— да вот Агафья подвела. Кто ж думал? Молодая, красивая — и на тебе.
Когда солнце начало приближаться к полудню, князь велел остановиться.
— Ну что, мать? Дальние проводы — долгие слезы, пора вам ворочаться, чтоб к ночи дома быть.
Михаил слез с телеги, поцеловал сынишку, жену, шепнул на ухо:
— Молись за меня.
— Хорошо, Мишенька,— ответила пресекшимся голосом Анна Дмитриевна, и глаза заблестели от подступивших слез.
— Все, все, все,— молвил князь и скомандовал возчику: — Поворачивай к дому.
Однако старшие сыновья запротестовали: