Ханский ярлык

Мосияш Сергей Павлович

Понимая, что от ханского посла кое-что зависит, Михаил Ярославич отпустил его, не только напоив-накормив и отдав ему пленных татар, но и вместе с его спутниками щедро одарил. Провожая, сказал:

— За княгиню Агафью не беспокойся, она в тепле и в холе у меня. А Юрию передай, что я склоняю его к переговорам. К мирным. Пусть сообщит мне, где желает со мной встретиться.

— Хорошо, я передам. Я сведу вас.

Весть о разгроме повергла в уныние Москву, в которую стали возвращаться уцелевшие ратники.

Промерзшие, обмороженные, голодные. Рядовые являлись, а князя все не было. Наконец нашелся свидетель, сообщивший Афанасию Даниловичу:

— Князь ускакал с новгородцами.

— А Борис? А княгиня?

— Эти, кажется, в плену.

Вечером князь Афанасий говорил Родиону Несторовичу:

— Вот меня еще звал. Поехал бы, ныне б в петле болтался.

— Да ну... Князь Михаил на это вряд ли решился бы.

— Он мне сказал: еще раз попадешься, повешу.

— Ну, это он припугивал.

Через несколько дней ввечеру прискакал из Твери гонец от великого князя:

— Великий князь Михаил Ярославич ждет князя Юрия для ряда.

— Но его нет.

— Где же он?

— Видимо, в Новгороде.

Гонцу отвели для ночлега клеть, коня увели в конюшню, привязали к яслям с душистым сеном.

Мотря заявилась к Стюрке:

— Слыхала?

— Что?

— Ну, эта-то, твоя разлучница, в полоне.

— Ну и черт с ней. По мне, век бы ее не было.

— Ох, и дура ж ты, Стюрка, тебе само в руки плывет. А ты?

— Что плывет-то?

— Ты что? Не соображаешь? Мелешь: век бы не было, а сама и пальцем шевельнуть не хочешь.

Стюрка выпучила на «тетку» телячьи глаза, и вдруг ее осенило:

— Ты, ты... это?

— Именно это. С гонцом отправишь гостинец дорогой княгинюшке.

— Но у меня нет этаво...

— У меня есть. Еще с Польши в амулетке вожу. Вишь, и сгодилось. Стряпай пироги, запечешь в какой-нито. И разлучницы как не бывало.

— Тихо ты,— испуганно зажала ей рот Стюрка.— Не дай Бог услышит кто.

Почитай всю ночь не сомкнула Стюрка глаз, боясь проспать. Еще и светать не думало, а она уж печь растопила. Заворчавшей поварихе молвила:

— Нашей княгинюшке гостинца хочу послать. Поди, в полоне-то заморили сердешную.

— Ну, это святое дело,— согласилась старуха.

Однако, когда Стюрка напекла и уложила в туес горяченькие, вдруг забоялась: «А что, если гонец вздумает попробовать?»

Явившейся Мотре сказала о своем сомнении:

— Ой, чтой-то боюсь я, Мотрюшка. Захочет гонец в пути съесть-то. Что ж будет-то?

— А ты в самый низ положи энтот-то.

— Да и так внизу.

— А чего тогда бояться, ежели несколько сверху возьмет... А лепш знаешь что? Напеки ты ему отдельно, да так и скажи: это, мол, для княгинюшки, а этот, мол, тебе за труды, чтоб доставил, значит.

Тверской гонец, наскоро

перекусив в поварне, отправился седлать коня. К нему и подкатилась Мотря с туеском и узелком.

— Мил человек, видаешь ли ты наше солнышко княгиню?

— Видаю.

— Как она там? Поди, в темнице горюет?

— Какая темница? Чего ты мелешь? Живет в отдельной хоромине, ест с княжьего стола.

— Сделай милость, касатик, поклонись ей от нас, скажи, тут мы изболелись об ея. И вот передай ей гостинцев туесок.

— А что там?

— Пирожки, мил человек, пирожки. Она их очень любит. А вот в узелке тебе изготовлены, чтоб и ты мог попробовать.

— Ну, давай, чего там.

Гонец сунул туесок в переметную суму, сверху узелок с пирогами.

— Токо, пожалуйста, касатик, не забудь. Поклон от всех нас. Ждем, мол, ее не дождемся. Пусть домашним побалуется.

— Ладно, передам, нетрудно.

— Передай, касатик, передай.

Мотря проводила гонца до ворот, все умоляя не забыть их госпожу, поприветить ее, порадовать.

Воротилась, вошла в клеть к Стюрке. Та встретила ее расширенными от страха глазами:

— Ну?..

— Все. Повез.

— Господи,— закрестилась было Стюрка,— хошь бы все сладилось.

— Дура,— осадила ее Мотря,— с сатаной связалась, хошь бы Бога не трогала. Нечистого моли, нечистого. Ежели откроется, обеим висеть.

— Тиш-ш-ше,— прошипела Стюрка.

26. В ОБМЕН НА МИР

Встретились князья в Торжке, более других городов пострадавшем в этой войне. Здесь пять недель простояли новгородцы, изрядно объев несчастный город. А из-за этого еще великий князь положил на город свое нелюбие:

— Не город, а девка беспутная. Кто поманит, к тому и тянет.

Помимо бояр самых уважительных привез Юрий Данилович и архиепископа Давыда. У него было основание опасаться Михаила: возьмет да и устроит ему ловушку, как Афанасию под Новгородом. В присутствии архиепископа он на это вряд ли решится. И к тому же предполагалось, что владыка и освятит мир между князьями. Здесь же присутствовал и посол ханский Кавгадый.

Первое слово взял Давыд, благословив присутствующих, заговорил негромко:

— Скорбит душа моя, дети мои. Страна в разоре великом, земля алкает доброго посева, а вы рассеваете плевела зла и нелюбия. Кому корысть с того? Кому выгода?

Присутствующие молчали, внимая слову святого старца. Юрий, уставя взгляд в столешницу, хмурился, теребя кисть пояса. Михаил, сидевший напротив, откинулся к стене, и во всей осанке его чувствовалось превосходство над присутствующими и даже некое презрение к ним. Оно и понятно, он здесь победитель, он должен диктовать свои условия.