Ханский ярлык
Шрифт:
— Мы проводим до Владимира.
Михаил Ярославич не стал с ними спорить: до Владимира так до Владимира. Сысой подвел князю коня, подержал стремя. И они поехали рядом — два молочных брата, князь и милостник.
Во Владимир прибыли на третий день. Первым делом Михаил Ярославич посетил митрополита Петра, которому что-то неможилось, и он принял князя в своей опочивальне.
— Слышал я, сын мой, все слышал. Скорблю вместе с тобой о случившемся. И буду молить за тебя Всевышнего.
— Спасибо, святый отче.
—
— Да, святый отче, со мной едет игумен Марк.
— Ну, Марк добрый человек, свою службу ведает знатно.
Узнав о приезде великого князя во Владимир, на следующий день явились туда суздальские князья — братья Александр и Константин. Эти в один голос стали отговаривать Михаила Ярославича от поездки в Орду:
— Неужто не понимаешь, что там Юрий тебе петлю приготовил?
— Понимаю, братья, все понимаю. Но я хочу оправдаться перед Узбеком.
— Эх, Ярославич, да пустят ли тебя к хану-то,— говорил Александр Васильевич,— Там тебя уж так обгадили, что Узбек захочет ли слушать тебя.
— Он ко мне был очень милостив.
— Был, князь Михаил, был. А теперь, может, алкает крови твоей. Пошли лучше кого из сыновей за себя. Минет гнев ханский, поедешь и сам.
Дружно отговаривали великого князя и бояре владимирские: не езди, побереги живот свой. Невольно задержался во Владимире Михаил Ярославич, столь искренне были здесь явлены опасения за его жизнь. Все это размягчало сердце, заживляло душевные раны: значит, кому-то он еще нужен, кто-то искренне желает добра ему.
Но вот во Владимир явился от хана посол Ахма с отрядом татар. И хотя получил он от князя Михаила щедрый подарок, это никак не смягчило его требования:
— Князь, наш царь требует тебя к себе немедленно. Если не явишься в течение месяца, то на Русь будет наслана Орда.
— Я уже еду, Ахма,— вздохнул князь.— Скажи, за что так гневается на меня хан?
И хотя ханский посол не обязан был объясняться перед провинившимся русским князем, но подарок сделал свое дело.
— Скажу тебе честно, князь, тебя оговорили Юрий и Кавгадый, они сказали хану, что ты, собрав с княжеств выход, собирался бежать в немцы и даже в Рим.
— Бог мой, какая чушь. Неужто Узбек им поверил?
— Не знаю, князь. Но он велел позвать тебя и сказал, что если они тебя оклеветали, то он накажет не тебя, а их.
— Спасибо, Ахма.
— За что?
— За то, что открыл глаза мне. Ты мне камень с души свалил. Видит Бог, я чист перед ханом. Я завтра же выезжаю. Скажи, где сейчас Орда?
— Кочует на полудень. Езжай вдоль Дона, найдешь ее у устья.
— Ты едешь со мной?
— Нет. Я останусь до снега. У меня есть еще дела.
«Дела» татарских послов были известны Михаилу. Надо пограбить, ополониться и только тогда возвращаться. К этому всегда вели их появления на Руси, если кто-то из удельных князей не догадывался отдариться. След
Поднявшись чуть свет, князь приказал готовиться к отъезду и позвал к себе сыновей.
— Ну что, дети мои, слава Богу, вы уж взрослые теперь. Мне не страшно за вас. Не знаю, сулит ли мне Бог вернуться, но если случится в Орде голову сложить, то ты, Дмитрий, сядешь во Твери в мое место, ты, Александр, возьмешь в удел Холм и Микулин. Младшие пусть живут при тебе, Дмитрий. Заклинаю вас, не ссорьтесь меж собой. Держитесь друг за дружку. Не берите пример с детей Александра Невского, грызшихся меж собой, псам подобно. Только в крепкой дружбе братской будет ваша сила. Начнете ссориться, задавит вас Москва.
— Мы проводим тебя, отец? — спросил Дмитрий.
— Не надо, Митя. Вы и так проводили меня хорошо. Ворочайтесь в Тверь, поддержите мать.
— Как ты поедешь?
— Я поеду через Рязань к Дону, но вы об этом никому не говорите. Если спросит кто, скажите, пошел вдоль Волги. Через Рязань мне безопасней, там сидит князь Иван Ярославич, он ненавидит Юрия. Так что мы невольно союзники с ним.
Выехали рано, направились строго на полудень и уже к обеду выбрались к речке Буже, ехали вдоль нее и, когда начало вечереть, остановились в одной из весок.
У Михаила Ярославича сильно разболелась голова. Они вошли с Сысоем в одну из клетей. Хозяева, узнав, кто к ним пожаловал, тут же очистили для гостей широкие лавки и почти все ушли из избы. Лишь на печи посапывала старуха. Сысой постелил для князя походную постель.
— Ложись, Ярославич. Ну, как голова?
— Болит весь день. Мочи нет.
— Ну, это наволновался с детьми. Пройдет.
— Дай-то Бог.
Только они улеглись, зашебуршала на печи старуха, спустилась на пол и прямо босая вышла на улицу.
— Приспичило бабке,— проворчал Сысой.
Однако старуха вскоре воротилась, неся в руках полено. Подошла к князю.
— Давай-кось, сынок, положим тебе под голова.
— Что, бабушка?
— Вот полешко осиново. К утру головушка и выздоровеет.
— Неужто пособит?
— Обязательно, сынок. Головна-то боль осинового духу боится. Давай положим.
Михаил Ярославич поднялся, сел. Бабка положила полешко в изголовье, прикрыла дерюжкой, молвила ласково:
— Лягай, сынок, лягай. Почивай.
Князь лег, бабка перекрестила его, пошептала какую-то молитовку, поплелась к печи. Кряхтя, забралась на нее. Притихла там.
На полене, ощущаемом через дерюжку, не засыпалось, но усталость, накопившаяся за день, быстро сморила князя. Утром, проснувшись, он действительно не ощутил боли. Даже повеселел.
— Сысой, гля. А ведь права бабка. Выздоровел. Ты вели-ка в телегу кинуть осиновых полешек с полдюжины. Пригодятся, глядишь.
Он подошел к печке, где, скрючившись в комочек, лежала босая старуха.