Ханский ярлык
Шрифт:
Михаил пожал плечами и счел объяснение вполне обоснованным, однако попросил:
— Может, все же возьмешь, а, Фрось? Из светлицы сразу в коровник девку, сама посуди.
— Ничего, пусть привыкает. Свекровь ей поможет и доить, и навоз чистить.
Встретив мать, Михаил пожаловался ей:
— На Ефросинье черт верхом поехал. Прогнала Тоську от себя.
Но Ксения Юрьевна вступилась за дочь:
— И правильно сделала. Нечего было твоей Тоське поперед госпожи под венец идти. Ведь знала же, что княжна сговорена, зачем путь перебегала? За такое бьют нещадно.
—
— Ну и что? Не могла твоя Тоська потерпеть, пока уедет Ефросинья к мужу? Не забывай, Тоська на три года млаже княжны. И нате вам. Управилась. И твой Сысой тоже хорош, жениться ему приспичило.
Однако в тот день Ефросинья Ярославна выгнала девчонку, присланную ей в услужение взамен Тоськи.
— А тебя-то за что? — удивился дворский, увидев плачущую девчонку.
— Она ска... ска... зала, во... няет от меня,— всхлипывала девчонка.— Велела в ба... баню идти.
— Ну и правильно,— заключил Назар,— Побанься, надень чистую рубашку.
— У м-меня нет дру-гой.
— Придумаем что-нибудь. Не реви.
Вечером, перед сном, Ксения Юрьевна опять пришла в опочивальню к дочери, присела на край ложа к ней, утешала как умела:
— Ты правильно сделала. Умница. Нечего им попускать.
Ефросинья молчала, сжавшись в комочек под одеялом.
Материнское сердце тоже сжималось от жалости к своему дитяти: «Господи, что ж это деется? Уж двадцать скоро, я в ее годы двух родила. И куда запропастился наш суженый-ряженый?»
Начав гладить ласково головку дочери, нечаянно коснулась лица ее, ощутила — мокро от слез под ладонью.
— Что ты, милая, не надо, дитятко. Скоро приедет Александр Дмитриевич твой, увезет тебя в Переяславль, там обвенчаетесь в Святом Спасе и заживете весело и счастливо. Не печалься, Ефросиньюшка.
Утешала дочь княгиня, а сердце не на месте было, томилось отчего-то, тревожилось, словно предчувствуя нехорошее.
И не обмануло ретивое. Осенью уж, когда дожди начались и с дерев лист осыпался, прискакал из Переяславля гонец с черной вестью: «Александр Дмитриевич, будучи в Орде, заболел сильно и помер. Великий князь Дмитрий Александрович велел княжне Ефросинье передать, дабы была вольна от слова, данного ему, и поступала так, как ей сердце и Бог подскажет».
Для всей семьи княжьей, да и челяди это было громом с ясного неба. Многие думали, что княжна заплачет, заголосит по жениху. Прислушивались, взглядывали на окна ее светелки.
Но там тихо было. Хотя княжна заперлась у себя и никого не пускала. И плакала и печалилась, но не столько о женихе, сколько о судьбе своей: кого любила — того не дали, кого ждала — тот умер вдруг.
А вдруг ли? А не наказание ли ей от Бога, что сердцем изменяла суженому-ряженому? Рядилась с княжичем жить, а сама на другого смотрела. Завидовала.
Ефросинья падала ниц перед иконой Божией Матери, молила истово:
— Прости меня, Богоматерь, за прегрешения мои, за мысли мои корыстные, за взгляды мои завидущие, за слова мои, всем обидные. Прости.
Била поклоны низкие, лила слезы обильные. И Богоматерь смотрела
И сказала. Но уже во сне горячечном услышала княжна ласковое слово, с Неба идущее:
— Не печалься, милое дитя, стань невестой сыну моему.
— А можно? — спросила Ефросинья, и вдруг на сердце ей стало легко и благостно: «Да, да, я стану невестой Христа. Я дева непорочная. Христос примет меня».
И когда днем княгиня появилась у дочери, она молвила ей тихо, смиренно:
— Мама, я ухожу в монастырь.
— Как?! — воскликнула пораженная Ксения Юрьевна.— Почему?
— Меня позвала Божия Матерь, я хочу послужить Христу.
Ефросинья не плакала, говорила отрешенно. Теперь заплакала княгиня, хорошо понимала она дочь и не смела перечить слову Божьей Матери.
Через два дня княжну Ефросинью Ярославну увезли в девичий монастырь, что стоял в излучине реки Тьмаки. Увозили на той самой коле, которую ладили для отправки ее в Переяславль на венчание.
Вскоре ее постригли в монахини под именем Елены. Для матери и брата она была потеряна навсегда.
2. ПЕРВОЕ СТОЛКНОВЕНИЕ
В Тверь приехали два новгородца — Данила Писарь и Беек. Кони их были стомлены неблизким переходом. Явились к Михаилу, едва выпив по ковшу воды.
— Михаил Ярославич, великий князь Дмитрий на тебя рать собрал,— сказал Данила.— Мы приехали предупредить тебя.
— Где он сейчас?
— Идет на Кашин с новгородцами.
— Почему именно на Кашин?
— Туда он велел привести полк ростовского князя Дмитрия Борисовича. А уж с ним идти на тебя.
Михаил взглянул на пестуна, стоявшего у окна.
— С чего это он вздумал на нас, Александр Маркович?
— Это его спросить надо. Может, еще Святослав в чем ему не угодил, на тебе взыскать хочет. А может, погрозить, чтоб не забывали, кто он есть.
Новгородцев пригласили за стол вместе с князем пообедать. Гостям Михаил велел подать хмельного меду в корчаге, сам пил сыту.
— Что вас подвигло меня предупредить? — спросил Михаил.— Не Дмитрий же вас послал.
— Нет. Дмитрий не знает, что мы к тебе отъехали. А подвигла нас благодарность за родителей наших,— сказал Беек,— Когда твой отец, князь Ярослав, княжил в Новгороде, он моего отца на вече защитил от клеветы. Отец, помирая, наказал мне, чтоб я при любых обстоятельствах всегда сторону Твери держал.
— А моему родителю Ярослав Ярославич пособил строиться после пожара, денег дал,— молвил Данила Писарь.— Такое не забывается, Михаил Ярославич, друг-то в беде познается. А ныне беда в твои ворота стучится. Вот мы и решили с Веском хоть предупредить тебя. Ты еще молод, а Дмитрий зубы на которах25 съел. И Кашин для сбора он не случайно избрал, там близко его Переяславль, Ростов, Углич. Раз уговорил ростовского князя Дмитрия Борисовича, то надеется, что тот приведет и брата своего угличского князя Константина Борисовича.