Ханский ярлык
Шрифт:
Александр Маркович, сидя на земле, рассказывал княжичу о рыбах, которая из них вкуснее в ухе, которая в жарке или вяленье.
Начистив ворох рыбы, Сысой позвал Степшу, и вместе они свалили ее в котел, в кипящую воду.
Сысой направился к берегу, влез в зачаленную лодейку и, свесившись через борт, обмыл нож, сунул его за голенище. Стал мыть руки и вдруг заорал благим матом. Все невольно оборотились к нему и увидели, как от воды мчался, крича, Сысой, а на левой руке его болталась большая щука.
— Ай-ай-ай-ай-ай! — вопил Сысой.— Скорее, скорее скиньте ее!
Щука ухватила
Степша дернул было щуку за скользкий хвост, но от этого Сысой вскричал и того тошнее:
— Что ты делаешь, гад?! Отцепляй ее.
Однако «отцепить» такое страшилище было не так просто, да и боязно. Нашелся старый рыбак, в несколько взмахов он отрубил щуке голову и лишь после этого стал освобождать руку бедного Сысоя.
— Крепко она тебя. Намотай на длань паутины со слюной.
— А где я паутины возьму? — ныл Сысой, морщась от боли.— Слюна-то есть, а паутина?
— Давай добежим до вески,— предложил княжич.— Там где-нито найдется.
Они вскочили в седла, помчались к веске, состоявшей, в сущности, из одного двора да нескольких пожарищ.
На дворе никого не было. Вошли в низенькую избу — и там никого.
— Эй, есть кто? — спросил Михаил.
В темном углу что-то вроде шевельнулось. Княжич подошел и увидел иссохшего старика.
— Дедушка, а где хозяева?
— Хоронятся оне,— негромко отвечал старик.
– Где?
— Вестимо, в лесу, сынок.
— От кого хоронятся-то?
— Вестимо, от татар.
— Но татар же нет.
— А топот-то копыт... Поди угадай: али татары, али свои скачут. Услыхали: вы едете, да и убегли. А я уж на ноги непригоден.
— А когда воротятся?
— Как я позову.
— А как же ты позовешь, дедушка, коли ходить не можешь?
— А у меня гонец есть,— отвечал старик и позвал негромко: — Свиля, вылазь, тут свои.
И вдруг в избе появился пес. Откуда? Михаил с Сысоем не могли понять, то ли из-под печки, то ли из-под ложа стариковского, то ли через дверь открытую влетел. Дружелюбно виляя хвостом и телом, приблизился, сел у ложа, смотрел на деда с ожиданием.
— Что ж он даже не тявкнул, когда мы приехали?
— Эге, сыночки,— раскрыл дед в улыбке беззубый рот.— Тех, кто тявкал, давно татары перебили. А мы со Свилей не дураки, чтоб тявкать-то. Правда? — спросил дед пса.
И тот, взвизгнув радостно, крутнул хвостом.
_ Вот видите, он согласен. Он у меня умница. Все юнимает.
— Дедушка, мы что пришли-то... Вот его щука за длань ухватила, нам бы тенет паучьих к ране приложить.
— А ну-ка, сынок, покажъ. Может, пока Свиле дадим полизать? Раны-то, ожоги он хорошо вылизывает. Помочь поможет ли, не ведаю, но уж гноиться не будет. Ручаюсь. Попробуем?
— Давай попробуем,— согласился Сысой.
— Дай-кось руку, сынок.
Старик взял осторожно за палец ладонь Сысоя.
— Свиля, полечи-ка человека.
И пес старательно стал вылизывать покусанную ладонь.
— Поверни нутряной стороной,— посоветовал старик.— Она ж у тебя вся прихвачена. Не иначе руки мыть вздумал после рыбы?
— Точно, дедушка.
— Вот. А эта злыдня твою ладонь
Пес рыкнул, словно поддакнул, и выбежал из избы.
— Вот если б не он, давно б и нас не было,— сказал старик.— Видели, сколько пожарищ в веске? Это ж все дворы были. И почитай в каждом псы что волки. А проку? Татары набежали, псов саблями посекли, хозяев в полон угнали. А наш Свиля-то как заслышит топот копыт, а чует далеко-о, так немедля всех в лес гонит. Извизжится, пока не выпроводит. Татары явятся, а изба пустая, с тем и отъедут. Был я на ногу крепок, тоже убегал, а теперь не могу, лежу колодой. И Свиля из-за меня не стал убегать, не хочет одного оставлять. В глаза глядит, разве что не говорит: «Помрем, так вместе. Все одно не брошу тебя».— У старика где-то в уголке глаза слезинка явилась, но он не отирал ее.
Вскоре появилась хозяйка.
— Доченька,— сказал ей старик,— сходи в сарай, на гумно, где есть паучьи тенета, собери ребятам вот, длань полечить, да захвати пучок пачесей23, привязать чтоб.
Хозяйка ушла, на пороге появился Свиля, подошел к старику, лизнул руку.
— Сполнил? — спросил старик.— Всех позвал?
Ув-вув! — тявкнул пес.
— Всех, значит. Умница, Свиля. Думаете, пошто ему имя такое дали? Видите, шерсть-то на спине черная, свилистая, как у ягненка, от роду так. Вот и окрестили Свилей, почти как меня.— Старик улыбнулся.— Меня-то Филей звать. Так вот мы с ним два друга — ремень и подпруга, Свиля с Филей. Одно огорчает: помру — как бы с тоски не сдох Свиля-то. Тогда нашим беда, пропадут без него. А вы сами-то, ребята, чьи?
Сысой и Михаил быстро переглянулись. Отвечал княжич:
— Мы, дедушка, княжьи гриди.
— А-а, стало, коло князя кормитесь?
— Возле него, дедушка.
— А как тут оказались?
— Да рыбачили, невод таскали.
— И он тут? Князь-то?
— Да нет, он во Твери.
— Ну да, конечно. Ему, чай, не до рыбалки. Делов много. Век прожил, а князя не видел, хоша дань и платил. Не сподобился зреть. Не сподобился,— вздохнул старик,— За данью-то все тиуны являлись, не князь. А то еще баскаки как-то рыскали. Ну эти последнюю шкуру сымали, скоких в рабство угнали. Страсть. Не зря их после побил народ. А князь-то ниче, свой, поди, жалеет своих-то? А? Впрочем, кто нас жалеет? Разве что Свиля-батюшка.
Ув-вув! — тявкнул пес.
— Понимает, все понимает.
Вернулась хозяйка с тенетами и пучком льняных пачесей, за ней явились в дверях дети — мальчик и девочка.
Смешав тенета со слюной, заставив плевать на них и самого Сысоя, и Михаила, женщина обложила покусанную ладонь, замотала льняной куделью, завязала и наконец разомкнула уста:
— В другорядь не дразни щуку.
— Спасибо, хозяйка. Не буду,— усмехнулся Сысой.
Попрощавшись со стариком, они вышли во двор. Там молодой мужик — хозяин — трудился над оградой, вбивая колья. Сняв шапку, поклонился отрокам, определив по одежде, что не из черных они, из вятших.