Ханский ярлык
Шрифт:
— Что делать, Митя,— вздохнул Данила.— Как рожен, так и заморожен.
Видно, смиренное согласие младшего брата несколько смягчило великого князя, обернулся опять к Михаилу:
— Говоришь, голод людей повыкосил? Он и Новгород не обошел, скудельницы1 доверху были набиты. Что делать, мороз побил обилие.
Почувствовав, что разговор свернул к явлениям природы, решил слово молвить и ростовский князь:
— А у меня ныне в Ростове средь лета молонья церкву Святого Михаила
— Ну, молния — то Божий перст,— заметил князь Данила.
— А мы с матерью ныне заложили каменную,— сказал князь Михаил,— Симеон и освятил. А то в пожар-то беда, все подчистую выметает.
— Новгородцы давно уж деревянные не строят,— молвил Дмитрий Александрович.
— Ну куда нам с Новгородом равняться,— вздохнул Михаил,— У вас, Дмитрий Александрович, и в Переяславле Спас как скала стоит. Все приступы и пожары пережил. Мы тоже, как построим свой каменный, решили во имя Святого Спаса наименовать.
Уловив момент, когда Михаил начал говорить великому князю приятности, Данила тронул ростовца за рукав.
— Дмитрий Борисович, на словцо тебя.
Отошли в сторону, князь Данила заговорил негромко:
— А я ведь, Дмитрий Борисович, твоей Аннице жениха хорошего нашел.
— Кого ж это? — усмехнулся князь.
— Век не угадаешь.
— А чего гадать, Анна еще юна, успеет замуж. Куда спешить!
— Сколько ей?
— Одиннадцать.
— Хых, наш прадед Всеволод Большое Гнездо свою Вер-хуславу вон в восемь лет выдал.
— Ну, ему край союз был нужен с Черниговом. Выдавал да плакал.
— А тебе разве союз ни с кем не нужен?
— Отчего? Вон за Ивана Дмитриевича старшую выдал — и с великим князем в дружбе теперь.
'Скудельница — общая могила.
— Ага. В такой дружбе, что он тебя во все свои которы тянет. Как же свату отказать?
— Ну, оно не совсем так. А ты все ж, Данила, скажи, кого Аннице присмотрел?
— А вон глянь, кто с великим князем беседует.
— Михаила, что ли?
— А чем плох Михаил Тверской?
— Да ничего вроде парень.
— Отличная пара Аннице. Ему шестнадцать, ей одиннадцать. Исполнится ему двадцать, и она в аккурат подрастет. И ваши ж княжества соседствуют. Куда уж лучше зять-то?
— Да оно конечно.
— Так какого лешего тебе драку с будущим зятем затевать? И из-за чего?
— Да я что, я бы...
— Как что? С тобой сват-то считается, я слышал. Вот и нажми.
— Дык я вижу, они с Михайлой вроде уже поладили, глянь, как разбеседовались.
А меж тем как отошли князья московский и ростовский, Дмитрий Александрович вдруг спросил Михаила:
— Как там Ефросинья?
— Ну как? Узнала, что твой Александр помер, поплакала, да и ушла в монастырь.
— А он ей нравился? Александр-то?
— Еще как. Об нем только и думала, в мыслях его и лелеяла. Не зря сразу
— М-да. Жалко девицу, жалко. Кабы знал, что в Орде замятия начнется, не отпустил бы Александра, добрый бы князь взрос. А ты, я слышал, уж копье с литвой преломил?
— Да, сразу после смерти Святослава набежали они на церковную волость Олешню. Епископ пришел, взмолился: выручай, сын мой. Ну, мне помощь Данила прислал: дмит-ровцы, новоторжцы, один бы я не потянул.
— Ну и как?
— Нагнал их. Многих побили, даже князя ихнего пленил. Полон отобрали и все, что они награбили, воротили церкви.
— Да, литва, немцы, свей26 — года не проходит, чтоб не набежали. Что с князем сделал?
— Отпустил.
— За так, что ли?
— Почему? Выкуп взял тысячу гривен.
— Правильно. Их надо бы еще клеймить.
— Кого?
– Ну, князей этих литовских, немецких. Как Владимир Мономах делал: возьмет в плен половца и клятву с него, чтоб более не воевал против Руси, и клеймо ему, как лошади.
— Куда? — удивился Михаил.
— На лоб, наверно, чтоб видно было. А как во второй раз в плен попал, все. Клятву нарушил — смерть. Камень на шею — и в воду. Так Мономах-то их более двухсот, князей половецких, перетопил. И усмирил. Боялись его как огня. Вот и говорю, не попробовать ли и нам так же с литвой и свеями?
— Твоего-то отца — Невского — они ведь тоже боялись.
— Его боялись. А ныне никакого покоя.
— Ну, это из-за татар, наверно, да еще и мы тут между собой деремся.
– Ну, допустим, твой брат Святослав не охотник был в драку лезти.
— А что ж хорошего — русскому князю русских бить?
— Он и от татар уворачивался.
— Дмитрий Александрович, прости, но ведь и отец твой всегда старался с татарами не ссориться.
Великий князь, прищурясь, покачал головой.
— Ох, Михаила, вижу, ты из молодых, да ранний,— сказал с непонятной интонацией — не то хвалил, не то осуждал.
— Не знаю, из каких я, Дмитрий Александрович, но считаю ныне главной заботой князя — людей сохранять. Любыми судьбами. От татар, от мора, от голода и от этих наших ратей бессмысленных.
— Это ты так рассуждаешь, Михаил, пока молод. А поживешь с мое да клюнет тебя жареный петух в задницу, по-другому запоешь.
— Может быть, все может быть, дядя Митя,— согласился Михаил, нарочно напомнив о родстве с великим князем.
Тут подошли князья московский и ростовский.
— Вы чего отошли? — спросил великий князь.— О чем шушукались?
— Да все о том же, Митя,— заговорил Данила,— что не стоит нам с дракой затеваться.
— А тебя-то кто сюда звал? Сидел бы в Москве своей и не высовывался.