Хаос как стратегия глобализма
Шрифт:
Могут возразить – какая фашизация? Доминирующие страны оперирует идеей свободы. Образ свободы положен в основу американской семиотики. Фашизм же наоборот коннотирует с концептом несвободы. Но важно посмотреть на реальные исторические воплощения идеи свободы. Свобода в системе общественных отношений не может быть в принципе абсолютной. Соответственно, она всегда связана с несвободой. Несвобода является ее оборотной стороной.
В античном и средневековом мире элита, как известно, определялась зачастую социальным маркером «свободные». Но их свобода обеспечивалась наличием несвободного большинства – рабов, крепостных. Сегодня эта дихотомия свободных и несвободных сохранена. Богатство в современной паразитической системе обеспечивается эксплуатацией
В период античности в отношении свободы и несвободы существовало и геополитическое разграничение. Римско-эллинский мир определялся свободным и противопоставлялся несвободному варварскому миру. Свободный центр – несвободная периферия – это идущее с античных времен разграничение воспроизводится и сегодня. Понятие свободный мир, экстраполируемое на страны «золотого миллиарда», устойчиво используется в риторике политических лидеров Запада. Но свобода мирового центра зиждется на несвободе мировой периферии. Несвобода кормит свободу.
Исторически либеральный период предстает как одна из фаз реализации проекта мирового паразитизма. Важна в данном случае фиксация хронологической последовательности. Выдвигаемый первоначально либеральный концепт используется в мировом преломлении, по сути, для демонтажа замкнутых, закрытых цивилизационных мир-систем. Идеологемы открытости, либерализации, деиделогизации и унификации (общечеловечности) применяются в качестве основных когнитивных инструментов. Цивилизационные мир-системы взламываются, расконсервируются. А далее наступает следующая постлиберальная фаза реализации мирового проекта. Мировой паразитарный центр уже довлеет над прежними мир-системами, и через провозглашаемые либерализмом отношения открытости складываются уже отношения господства. Прежний концепт общечеловеческих ценностей замещается представлениями, что человечество не едино, а соответственно, цивилизационно и страново неравно.
Во внутрисоциальном преломлении либерализм исторически взламывал существорвавшие в рамках сословного общества перегородки. Сложная иерархическая система средневековья в итоге разрушается. Но вместо нее выстраивается со временем новая иерархия, с новой элитой во главе. Находящийся прежде на периферии общественной системы паразитический анклав и занимает элитаристское положение в этой иерархии. Для обоснования неонеравенства начинает формироваться новая, закрепляющая установившийся порядок вещей идеология.
Развод либерализма со свободой
Либерализм в своем историческом генезисе пережил несколько разводов. Исходно он был дистанцирован от религии, будучи идеологией секуляризма. Дальше происходит развод с национальной идеей, и либерализм переходит на сугубо космополитические позиции.
Следующим этапом либерализм разрывает с идеей государства. Ранее допускалась целесообразность государства-Левиафана, в котором либералы видели зло, но считали его неизбежным для предотвращения войны всех против всех. В условиях глобального мира корпораций потребность в национальном государстве в глазах либералов отмирает.
Третьим разводом стал произошедший фактически на наших глазах развод либерализма и демократии. Демократия в ее традиционном понимании как власть большинства перетолковывается либералами как власть креативного меньшинства. Особенно ярко этот развод обнаружил себя в России, где отношение либералов к большинству часто переступает грань фобии (руссофобии).
И наконец, пандемия коронавируса наметила четвертый развод внутри либеральной идеологии. Это развод между двумя фундаментальными основаниями либерализма – свободой и индивидуализмом. Свободой было предложено пожертвовать в обмен на безопасность. Вначале – это было предложено сделать при раскрутке темы террористической угрозы. Теперь – при раскрутке угрозы распространения вируса. И либерализм, за исключением, пожалуй, либертарианцев, признал целесообразность этой жертвы. Но либерализм без свободы, превращается идеологически в нечто иное,
Что составляет идеологическую парадигму современного мироустройства? Казалось бы, ответ очевиден – идеология либерализма. Ей руководствуется глобальная сверхдержава – США, другие страны «золотого миллиарда». И по этой логике мировой центр должен экстраполировать либеральную идеологию в глобальном масштабе, продвигать ее в страны полупериферии и периферии. Такой целевой замысел, действительно, долго приписывался Соединенным Штатам. Однако современные реалии подорвали данное представление. Либеральный Запад в текущей политике в самых различных регионах мира идет в связке с силами, явно не соответствующими маркеру либерализма – неонацисты и неофашисты, религиозные экстремисты, националисты и этнократоры всех видов. Братья-мусульмане на Ближнем Востоке и необандеровцы на Украине – последние иллюстрации поддержки Вашингтоном курса на фашизацию мира.
Но при чем тут, в таком случае, либерализм? В реальности в самих странах Запада еще в семидесятые-восьмидесятые годы двадцатого века либерализм был заменен неолиберализмом. Часто между ними не видят разницы, но различия, в действительности, принципиальные. 57
Классический либерализм был связан с политической моделью демократии и философией гуманизма. Неолиберализм отвергает и то, и другое. Он утверждает власть меньшинства. Если демократические процедуры оказываются в противоречие с элитаристскими подходами неолибералов, демократия попирается. Еще в 1973 г. это было наглядно продемонстрировано при свержении режима Сальвадора Альенде. Пришедший к власти Аугусто Пиночет являлся, как известно, сторонником рынка, экономической открытости, свободы финансовых потоков – был, одним словом, либералом, но не демократом. А уже через год Самуэль Хантингтон представляет вместе с коллегами доклад «Кризис демократии». Та же тема с позиции перпективы истощения ресурсов развивалась в докладах Римского клуба. Главным, таким образом, в неолиберализме становится вопрос глобального доминирования успешного меньшинства. Неолиберализм оказывается фактически новым переизданием фашизма. Мировой центр был фактически фашизирован. Отсюда и поддержка родственных фашистских и квазифашистских идеологий в регионах мировой полупереферии и переферии.
57
Харви Д. Краткая история неолиберализма М.: Поколение, 2007.
Неолиберальный экстремизм в России являлся тоже вариантом фашистской экстремы. Рыночники-фундаменталисты, исходящие из социал-дарвинистского понимания природы общественных отношений, мало чем отличались от фашистов и нацистов первой волны. Двадцать восемь миллионов преждевременно умерших и неродившихся за годы либеральных реформ – демографический удар, нанесенный России, тождественен по потерям удару гитлеровской агрессии против СССР.
Парадигма классического либерализма заключалась в утверждении идеалов свободы и прав человека. Вопрос – насколько эти идеалы могли быть практически реализуемы мы рассмотрели выше. Но важно, что парадигма неолиберализма была иной – фундаментальное антропологическое неравенство и право рентного присвоения.
Неолиберальная модель государства принципиально отличается и от модели социализированного государства, и от классического либерального государства по всем базовым параметрам. Политически вместо власти большинства в социализированном государстве и политической соревновательности в классической либеральной системе, она утверждает принцип властвования меньшинства, глобального финансового бенефицариата. Экономически от государственно-плановой модели, характерной для социализированного государства, и свободной конкурентной системы классического либерализма, неолиберализм устанавливает модель корпоратократии, подменяет конкуренцию глобальным разделом рынка между транснациональными корпорациями.