Харама
Шрифт:
Мясник, улыбаясь, обернулся к нему:
— Ну хорошо. А что бы ты делал в Мадриде, интересно узнать? Расскажи-ка.
— Я?.. Что бы делал?.. — Глаза у него загорелись. — Что бы я делал в Мадриде? — Он прищелкнул языком, словно собираясь рассказать что-то очень пикантное. — Ну прежде всего… я пошел бы к портному. Чтоб сшил мне костюм, только как следует. И чтоб материал был самый наилучший. Тройку за пятьсот песет…
Он провел руками по заношенной куртке, будто хотел ее преобразить. Маурисио прервал его:
— За сколько? А почем, ты думаешь,
— Ну и что за беда, — ответил Кармело. — Кто говорит «пятьсот», тот скажет и «семьсот»…
— Ну ладно, продолжай. Допустим, за семьсот ты оденешься почти прилично. А потом что? Давай, рассказывай дальше.
— Потом я вышел бы на улицу в новом костюме, напомаженный, с шелковым платочком вот тут, в нагрудном кармане. А? Ну, там галстук, на руке — часы-хронометр, и пошел бы я прогуляться по Гран-Виа. Ненадолго, туда-обратно, и все, потом отдыхать уселся бы на террасе кафе… Как оно там называется? Ну да, «Сахара», на террасе «Сахары». Там развалился бы в кресле и похлопал в ладоши — вот так. — Он показал как. — И тут подбежал бы официант: два пива, самого лучшего и… и жареного картофеля, вот так! Да, и вот еще что — ботинки запылились. Пусть-ка сейчас же пришлют мне чистильщика, чтоб навел блеск на мои ботинки…
Мужчина в белых туфлях посмотрел на свои ноги. Лусио сказал:
— Я так и знал, дружище, обрати внимание, я знал, что так будет.
— Что знал?
— Что прежде всего вы потребуете чистильщика. Я был уверен.
— Это почему же вы были в этом уверены?
— Знал, и все тут. Иначе не бывает. Я давно живу на свете. Обязательно: первое, что приходит к голову всякому, кто говорит о роскошной жизни, — это чтобы кто-то почистил ему ботинки.
— Можно бы приняться и за четвертую бутылку.
— А чем закусывать? — возразила Алисия. — Сейчас нам хорошо бы какой-нибудь аперитив.
— Знаешь что, — сказал Фернандо, — в этой реке водятся раки. Поди попробуй, может, поймаешь.
— Как остроумно!
Себастьян предложил:
— Минуту назад тут вроде бы проходил продавец земляных орехов. Можно взять на пару песет. Вот вам и закуска.
— Неплохая мысль. Где ты его видел?
— Он только что прошел туда, вниз. Такой дядечка в белой куртке и в колпачке из газеты, как у клоуна.
— Погляди, может, увидишь его.
— Тебе, детка, лишь бы поесть… — сказала Мели.
— Так ведь и в самом деле надо, пора уж… Смотрите! Вон тот с орехами! Разве это не он?
Продавец орехов стоял под деревьями возле какой-то компании, солнечное пятно играло на его белой куртке. Фернандо сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул. Продавец, который в это время получал деньги, сделал знак рукой, что сейчас подойдет.
— Быстро ты его узрела! — сказал Фернандо.
— Она и не то может… когда речь идет о еде.
Алисия рассердилась:
— Да что вы на меня, ей-богу. Будто я обжора какая-нибудь.
— А
Себас на мгновение поднял голову с колен Паулины и поглядел из-за ее спины на соседей по пляжу.
— Кстати, о еде: чувствуете, какой запах там у них от паэльи идет?
— Я давно его почуял, — отозвался Сантос. — Не хотел об этом говорить, чтоб не растравлять вас. Я бы не прочь пойти к ним и узнать, не найдется ли и для меня местечка.
Там, в семье Будды, все дружно работали ложками, поддевая еду прямо со сковороды. «Тут кто зевает, тот воду хлебает», — сказал Будда, захохотав собственной шутке, поперхнулся, шумно закашлялся, побагровел. В роще теперь крики поутихли, из закусочных доносилось радио: «О Португалия, за что я так тебя люблю!..» Тени от деревьев падали на север, в сторону Сомосьерры. Никто уже не купался.
— Так что с этой бутылкой? — спросил Сантос.
Продавец подошел к ним.
— Добрый день, сеньоры. — Он поставил на землю свою корзину, чтобы увидели товар. — Что прикажете?
— Орехов.
— По песете за мерку. — И показал деревянную чашку с железным ободом. — Сколько вам?
— На одно дуро.
— Подожди, Фернандо, — сказала Алисия. — Это мое дело, а заплатит Мигель.
Фернандо продолжал рыться в карманах.
— Что за ерунда! — возразил он. — Скажешь тоже.
— Я же попросила. Вот у меня кошелек Мигеля.
— Сиди спокойно, Алисия, чего тут разбираться. Есть-то мы будем, верно? Ну и хватит!
— Пошли церемонии, — сказала Мели. — А может, ты собираешься угощать только своего жениха?
— Да нет, что ты. Просто потому, что ведь мне захотелось!
— А какая разница?
Фернандо взял кулек из рук продавца и вручил ему пять песет.
— Осторожно, не рассыпьте, — предупредил тот. — Всего наилучшего. — И пошел дальше между деревьями: — Орешки земляные! Жа-а-реные!
Себас повернул голову, не поднимая ее с колен Паулины.
— Лапушка, Паули, почеши-ка мне спину.
— Еще чего?!
— Да очень уж чешется.
— Не надо было столько лежать на солнце. А если я почешу, станет еще хуже. Хочешь, намажу тебя кремом?
— Не хочу мазаться — потом пыль будет прилипать.
— Тогда терпи, милый, ничего не поделаешь. А чесать — ни в коем случае.
Все потянулись к кульку с орехами. Хруст скорлупы заставил Паулину обернуться.
— Тут только не зевай, — сказала Мели. — Не то все прохлопаешь.
— Стыд стыдом, а голод не тетка.
Стоял сплошной хруст, словно работала небольшая крупорушка. Кулек лежал на земле, в центре круга. Скорлупа падала на голые ноги. Фернандо сказал:
— А вот в сороковом — сорок первом из такой скорлупы варили кофе.
— Кто это тебе сказал?
— Сам помню. А еще из сладких рожков и кой-чего похуже. Ужасная была бурда.
— Это уж был не кофе, а бог знает что, — отозвался Сантос.
— Хоть как называй. Только делали его из такой вот скорлупы и в лавке продавали за кофе.