Харама
Шрифт:
— Ваша родственница?
Лица женщины было не разглядеть.
— Она с нами приехала сюда.
Женщина кивнула головой: «Вон что!» — и снова стала смотреть на реку. Видимо, закрывали водоспуск, потому что шум воды становился все слабее, потом заглох совсем. Стало тихо, и только шелестел шепот в толпе. Кто-то пояснил, что водоспуск надо было закрыть, иначе пловцов могло бы затянуть туда и они не сумели бы вытащить тело на берег. Внезапно Паулина почувствовала какое-то общее движение, и частокол ног вокруг них пришел в движение. «Вон, вон вытаскивают!» Они не смогли подняться, толпа опрокинула
— Приподними ее за руку, Рафаэль.
При свете, падавшем из закусочных, вода в реке вновь обрела глинистый оттенок, тот самый красноватый тон, какой был днем. «Господи, какое несчастье!» — вздохнула какая-то женщина. Паулина прижалась к Себасу. Вдруг, словно испугавшись чего-то, обернулась. Позади — темная стена деревьев, притихшая роща, а дальше — мост, луна мирно светит на кирпичи сводов; по насыпи, прорезающей пустошь, кто-то ехал верхом. Негромко попросили посторониться: появились две треуголки, жандармы пробирались сквозь толпу. Они подходили к тому месту, где на песке лежало тело Луситы.
Кто-то выслушивал ее. В первом ряду полукруга стояли дети, мальчики и девочки уставились на обнаженное тело утопшей. Мокрое тело, положенное на бок, блестело в лунном свете. Лица не было видно, оно оказалось в тени и к тому же закрыто волосами.
— Не толкайся, ты! — сказал один мальчишка.
— Это не я, меня тоже толкают…
Дети пятились назад, насколько могли, будто боялись переступить невидимую черту на песке, как бы незримый круг смерти.
Жандармы вошли в круг, бросили беглый взгляд на труп.
— Почему с ней ничего не делают? — сразу же спросил жандарм постарше, обращаясь к пловцу, которого звали Рафаэлем.
Тотчас поднялся другой, тот, который выслушивал, и сказал, откинув со лба мокрые волосы:
— Бесполезно. — Он все еще тяжело дышал. — Я — студент-медик.
— Понятно, — сказал жандарм. Он снова взглянул на труп, снял треуголку и покачал головой: — Вот несчастье. Такая молодая. А каково родителям?
Тито стоял впереди, руки его висели, как плети. Рядом с ним — Паулина, она искоса глядела на Луситу, словно боялась повернуться к ней лицом, руку она положила на плечо Себасу.
— Кто-нибудь знает ее? — громко спросил жандарм, снова надевая треуголку.
Через несколько секунд услышал рядом:
— Мы.
— Вы оба?
— Мы трое, вот еще он.
Жандарм посмотрел на Тито, который машинально ткнул себя пальцем в грудь.
— Она приехала с вами, правильно?
— Да, сеньор.
— Невеста?
Они отрицательно покачали головой.
— Значит, друзья, — заключил жандарм, рубанув ладонью воздух.
— Да, сеньор, — сказал Себас.
Паулина задрожала и заплакала в голос, уткнувшись в грудь Себаса. Разговоры в толпе стихли, словно люди хотели получше расслышать плач, они вставали на цыпочки и вытягивали шею, силясь разглядеть, кто там плачет. Пловцы глядели в землю. Пожилой жандарм вздохнул:
— Такие дела…
Второй жандарм глядел на полураскрытую ладонь Луситы и носком сапога касался ее пальцев. Пожилой сказал уже твердым голосом:
— Та-ак… Значит, вы трое никуда отсюда не уходите, ясно?
Потом обернулся к пловцам:
— Теперь вы и вот этот молодой человек, который говорит, что учится на врача, также будьте добры остаться. И еще… кто-нибудь из тех, кто присутствовал при этом. — Он оглядел полукруг. — Ну, вот вы двое. Ладно, пусть четверо, хватит. Я прошу вас остаться и дать показания судебным властям.
Затем, повысив голос, обратился к толпе:
— Остальных прошу разойтись! Расходитесь по своим местам все, кого мы не пригласили остаться! Пожалуйста, освободите берег! По своим местам!..
Он дважды хлопнул в ладоши. Молодой жандарм встрепенулся и пришел на помощь товарищу.
— Проходите, проходите, пошевеливайтесь… — И стал легонько подталкивать в спину тех, кто стоял поближе.
— Я же и так ухожу, зачем еще толкать.
— Поторопитесь, поживей.
Народу уже оставалось немного, последние человек сорок уходили в темноту рощи. Девять человек — два жандарма, четыре пловца, Тито, Паулина и Себастьян — остались на берегу, возле тела Луситы, освещенные светом фонарей у входа в закусочные на противоположной стороне узкого рукава реки. Еще мокрые полуголые тела белели на свету, а в тени казались совсем черными. На дамбе теперь виднелось лишь шесть-семь силуэтов. Пожилой жандарм посмотрел на Тито и Себастьяна и сказал:
— Вот что, послушайте, — пусть от каждой группы по одному человеку сходят за своей одеждой и одеждой товарищей, чтобы все оделись.
Один из четырех пловцов посмотрел на свои мокрые, прилипшие к телу брюки.
— Да, и кто из вас пойдет, — добавил жандарм, обращаясь к Себасу, — пусть захватит все вещи пострадавшей, понятно?
Паулина, совсем обессилевшая, опустилась на песок. Села, поджав ноги, и все плакала, но уже потише, уткнувшись в колени Себастьяна. Снова открыли водоспуск, загрохотала вода. Из рощи донесся громкий голос, звавший Тито и Луситу. Это был Даниэль, меж деревьев показалась его тень. Подбежав, остановился как вкопанный у трупа.
— Это Луси… — пробормотал он. Поднял голову, увидел Тито: — Тито!
Тот подошел к Даниэлю и обнял его:
— Даниэль, будь оно проклято, Даниэль!..
Он прислонился лбом к плечу товарища и стонал от горя и ужаса.
— Зачем надо было этому случиться?.. Совсем недавно мы там, втроем… А теперь видишь, что случилось, будь оно проклято!.. А матери, что мы скажем ее матери? Что мы скажем ей, Даниэль? Что?..
Даниэль глядел из-за плеча товарища на тело Луси и молчал. Снова послышался плач Паулины. Пожилой жандарм подошел и оторвал Тито от плеча Даниэля.