Харама
Шрифт:
— Это когда же?
— Вот тебе на — когда! Раньше.
— Раньше чего?
— Да этого самого. И там тоже. Ты что ж, думаешь — мы там посиживали себе да ждали, когда принесут еду?
Маурисио внимательно смотрел на него, ожидая, что еще он скажет.
— Как же, не поработаешь там! С утра и до ночи. Похуже, чем на воле. И все за здорово живешь. — Он оторвал взгляд от огонька самокрутки и поднял глаза на Маурисио. — Ну что смотришь?
Тот вернулся к прерванному занятию — свернул наконец самокрутку.
— Так… Ничего… Я вот думаю… — И он прошел до середины стойки. —
— Иду, иду! — послышалось из глубины дома, и в дверях показалась дочь Маурисио. — Что, отец?
— Скажи матери, если вы собираетесь в Сан-Фернандо, так уже времени много, а мне к полудню надо кое-какого товару. И вот еще что: у сеньора Лусио есть к тебе поручение. Лусио, объясни ей.
— Какое там поручение! Если вам не трудно, зайдите в «Экспресс» и купите пачку табаку. Вот такого, зеленого.
— Чего тут трудного.
— Постой, девочка, я дам тебе деньги.
— Потом отдадите, какая разница! — И девушка снова скрылась в коридоре.
— И книжечку папиросной бумаги! — крикнул ей вдогонку Лусио.
— Ты же хотел, чтоб они принесли тебе еду!
— Да ладно, не надо. И не вздумай им про это говорить.
Шли быстро, хотелось скорее попасть на реку. Пересекли шоссе и направились по проселку, отходившему в сторону. Мели спросила:
— Это далеко?
— Вон за теми деревьями, разве не видишь?
Впереди показались верхушки деревьев. Спуск к реке был, по-видимому, очень крутым.
— Широкая?
— Сейчас увидишь.
Реку они увидели, лишь подойдя к самому краю. Она открылась их взорам сразу. Казалось, реки и нет: вода была такого же цвета, что и берега, она их лишь соединяла в одну сплошную гладкую поверхность, ничуть не возмущенную течением, будто там, в русле, текла расплавленная земля.
— Ничего себе река… — протянула Мели. — И вы называете это рекой?
— Как будто ее кто-то взбаламутил, — подхватила Луси.
Они остановились, глядя на реку с гребня насыпи, возвышавшейся над пологим берегом на десять-пятнадцать метров.
— Ты подумай, я так ждала… Тут не река, а бог знает что. Какое разочарование!
— А ты что хотела увидеть? Амазонку?
— Да вы что, девушки? Первый раз видите Хараму? Она же всегда такая, у нее вода такого цвета.
— Вот это мне и не нравится. Они, видно, грязная.
— Ну что ты, вовсе не грязная, это от глины у нее такой цвет. Она только кажется грязной. Вот увидишь — водичка чудесная!
— Ни за что не стану ее пить. И не подумаю.
— Да кто говорит, чтоб ты ее пила, Мели, — рассмеялся Даниэль. — Она хороша для купанья.
Тито показал налево, вверх по реке:
— Глядите — вон поезд идет.
Там был каменный мост в шесть больших пролетов, а еще выше — мост Виверос на Главном шоссе. Роща у подножья насыпи оказалась на большом веретенообразном острове, делившем реку на два неравных рукава. Ближняя протока, очень узкая, проходила у самой дамбы, и теперь, летом, она высохла. Так что остров перестал быть островом, и к нему можно было пройти почти в любом месте:
— Ну пошли, а то очень уж припекает.
Ступеньки были сбитые, почти стертые. Когда уже спустились, долго смеялись, потому что одна из девушек поскользнулась и опрокинулась на след, оставленный в иле ее собственными каблуками, а юбка у нее высоко задралась. Поначалу она оторопела, оказавшись в такой нелепой позе, но тотчас подняла голову и, увидев, что все смеются, сама расхохоталась.
— Я шлепнулась, как утка на воду, верно, девчонки? — проговорила она, захлебываясь смехом.
Сантос взял ее за руки и попытался поднять, но девушка так обессилела от смеха, что не могла встать на ноги.
— Я — уточка, — повторяла она в полном восторге.
— Ты ушиблась?
— Да что ты! Тут мягко.
— Ну, Кармела, ты нам устроила спектакль, — сказала Мели. — Все увидели, где у тебя оспа привита[7].
— И прекрасно! Подумаешь, беда! Больше-то вы ничего не могли увидеть.
— Ты всех нас сфотографировала, только и всего.
— Ну, подруга, поднимайся-ка.
— Не спеши, голубчик, не спеши… — И она снова залилась.
— Юбку замоешь в реке, когда будем купаться, — посоветовала Алисия. — Высохнет в ноль минут.
— А помните, какая потеха была с Фернандо, когда мы ездили в Навасерраду? Вот так и со мной.
— Ты права. Сегодня твоя очередь.
— Кто помнит, так это я. А всё эти осклизлые кочки, черт бы их побрал, — сказал Фернандо.
— Тебе не повезло, мы посмеялись — и делу конец.
— Как сказать. Мне было не очень смешно.
— А вот почему это все смеются, если кто-нибудь упадет? Стоит кому-то упасть, как все животики надрывают.
— Потому что вспоминают клоунов в цирке, — решила Мели.
Меж деревьев на острове уже расположилось несколько компаний, люди сидели в тени на расстеленных газетах и подстилках. Травы почти не было — вытоптанная пыльная земля. Лишь кое-где сохранилась зелень, чахлая и серая. На пыльной земле — кувшины, арбузы, корзины с фруктами. Щенок бегал за футбольным мячом, пытаясь ухватить его зубами. Босые футболисты мотались по поляне, с двух сторон которой устроили импровизированные ворота. Стволы деревьев пестрели надписями, самые старые из них уже зарастали, становились трещинами на коре; буквы воспринимались как нечто неотъемлемое от деревьев, как примета растительного мира. Река, отливавшая красным и оранжевым, сплетала и расплетала свои струи, словно играла могучими мускулами. У берегов рос камыш — прямые стрелы, торчащие темным строем и преграждающие путь струе. Кое-где выступали из воды глинистые отмели, словно длинное красное брюхо какого-то животного, греющегося на солнце.