Харизма [СИ]

Павлик Анастасия

Мне не надо было поворачивать голову - я и так узнала говорившего.

Заблудшей душой в сей поздний час был Вергилий собственной персоной из 'Вергилий и Байрон' - соседствующей с моим офисом адвокатской конторой. Лично я бы никогда не обратилась в адвокатскую контору с подобным названием, но, поверьте, безумцев хватает.

– Не хотел помешать вам.

– Все в порядке, - улыбался Багама.

– Еще раз прошу прощения. Доброй ночи... госпожа Реньи.

Вергилий. Неделю назад он демонстративно

натиснул кнопку, и дверцы лифта закрылись прямо перед моим носом. Вергилий не здоровается со мной, и уж тем более не называет 'госпожой Реньи'. Завтра этот мерзавец поупражняет язык, болтая о том, о сем, например, о чудесах, которые видел на подземной стоянке. Вергилию под шестьдесят, за его плечами, затянутыми в эксклюзивный подогнанный исключительно под него пиджак, целое состояние, неудавшийся брак и сорокалетний сын-домосед. Что ж, наверное, я даже могу понять его.

Вопреки общепринятому мнению, мужики более говорливы, чем женщины. Если взять произвольную выборку из 'Стеклянной Сосульки', к примеру, из сотни человек, и провести эксперимент: посадить их в изолированное помещение и начать читать скучнейшую лекцию, мужчины тут же откроют рты корытом и начнут сверкать фарами. Бубнить. Сплетничать. Обсуждать. Вы просто не видели, что творится в буфете 'Стеклянной Сосульке' и в курилках. А всем погоняет кучка особенно болтливых, среди которых затесался Вергилий.

Багама сделал шаг назад, рука скользнула по шелку, выскользнула из-под моей кожанки. От неожиданности я пошатнулась. Я не упаду, не упаду. Багама щелкнул предохранителем и сунул пистолет в наплечную кобуру. Его кожанка скрывала кобуру на 'ура'.

Похожая на черного аллигатора, с купленными номерными знаками иномарка проехала мимо. Дружище Вергилий, тебе не терпится убраться восвояси, не так ли? И это я тоже могу понять. Еще как могу.

Я повернулась и посмотрела на Багаму.

– Ты не выполнил заказ, - сказала я. Сложно говорить о себе как о чьем-то заказе. Странно, почему?
– Как это отразится на тебе?

Вторая фраза, второе 'мимо'. Глупый-глупый чтец, со стайками глупых вопросов.

Как ни крути, а против Багамы я костяшка 'дубль пусто'.

– Я говорю, что мне заказали тебя, а ты спрашиваешь, как это отразится на мне?

Я пожала плечами:

– Поддерживаю разговор.

– Ты читала меня, - сказал он.

Я нахмурилась, кивнула.

– К чему ты это?

– И всякий раз, - продолжал Багама, - мягко говоря, пугал тебя.

Да, мягко говоря.

Я зажмурилась, отгоняя мгновенно налипшие на сетчатку воспоминания Багамы.

Будто это я каждый раз спускала курок.

Все эти разы.

– Харизма, я в жизни сделал много... нехороших вещей. Я не хочу, чтобы они накрыли меня лавиной. Есть вещи гораздо хуже боли.

И живут они вот здесь, - он пальцем коснулся своего виска.

Я поняла, о чем он.

– Среди жополизов Зарипова есть чтецы.

– И, в отличие от тебя, им плевать на закон Рождественского.

Я вспомнила слова Миланы.

Говорил ли Багама о Лирое?

– В отличие от меня, - я облизала пересохшие губы, - они умеют гораздо больше.

Он молча смотрел на меня. Не лицо, а экран выключенного телевизора. Багама знал, как реагировать на хренатень, касающуюся жизни и смерти. В университете этому не учат. Нигде не учат.

– Что теперь?
– спросила я.

– Не знаю.

– Я по уши в дерьме, Багама.

– Да.

– Что мне делать?

– Не знаю, - повторил он и зашагал прочь. Его шаги были легкие, пружинящие. Он умел ходить тихо.

Вот так просто.

Я вставила ключ в замок зажигания с шестого раза. Большой успех, на самом деле, потому что руки чертовски дрожали. Защелкнув ремень безопасности, я закрыла глаза и просидела так некоторое время. Когда я вновь взглянула на приборную доску, часы высветили 22:04. Я осторожно вырулила с подземной стоянки.

Десятки пустых парковочных мест. Фарфоровые воротнички защелкнули свои кейсы и разъехались по теплым, уютным берлогам.

Одна из ламп на выезде со стоянки мигала. Тень за мигающей лампой лежала плотная, непроницаемая, что, казалось, опусти в такую ложку, и на ложке останется студенистая серая масса.

Окошко с моей стороны было приоткрыто, теплый пахнущий резиной воздух скользил внутрь салона. Но тут из тени дохнуло холодом и запахом влажной земли. Тень стала расти, как на дрожжах. Порыв ветра ворвался в приоткрытое окошко. На миг мне показалось, что вокруг меня коричневая, зернистая, рыхлая земля; на корне языка появился солоноватый привкус. Я попыталась сделать вдох, но не смогла - в рот, глотку словно бы набилась влажная, холодная земля...

Я не стала ждать, что произойдет, когда тень накроет меня.

Вдавив педаль газа, я вылетела на проспект и крутанула руль, не включив поворот. Если бы где-то поблизости был пост ГАИ, меня бы оштрафовали. Или, что гаже, попала бы в аварию. Руки на руле лежали в позиции, далекой от десяти и двух часов. Окей, ни штраф, ни авария пока что не снимаются с повестки дня.

Меня нервировала собственная слабость, каждая проезжающая мимо машина. А когда шалят нервы - это пахнет как минимум дополнительными приемами у Боснака. Пару раз я осуществила чересчур резкие повороты и чуть не оставила заиками ночных прохожих. В основном это были старики. Разодетые, смеющиеся старики. Идут в ночные клубы или в гостиничные номера, чтобы показать там друг другу свою Библию.