Харизма [СИ]
Шрифт:
– Убери фонарик, - сказал он. Вернее, приказал.
Хотела спросить, а не треснет ли у него рожа, но не спросила.
– Нет.
– Почему?
– Не хочется оставаться с тобой в темноте.
– Мы одни. Вокруг ни души. Нечего бояться.
– В его словах были специфические обещания, от которых у меня тоскливо засосало под ложечкой.
Я посмотрела на пистолет в руке Багамы: указательный палец лежит вдоль ствола, не на курке, предохранитель снят. Перевела взгляд на его лицо. Вспомнила о пистолете в своей сумочке
– Я и не боюсь, - сказала я.
– Я бы на твоем месте выключил фонарик.
Я медленно покачала головой: туда-сюда, туда-сюда.
– Ты не на моем месте.
Невыразительное лицо озарилось улыбкой:
– Ну и отлично, что не на твоем.
Благодаря каблукам я была одного роста с Багамой.
– И чем тебе не нравится мое место?
– спросила я, направив рассеивающийся свет фонарика в лицо Багамы. Самоубийца? Она самая.
Игра светового марева получалась восхитительной, освещение подчеркивало черты его лица, сквозняк словно направлял свет в нужном направлении. Световая огранка для самородка из плоти и крови.
Багама улыбнулся шире.
– У тебя большие неприятности, Харизма.
Я опустила фонарик, и свет засахарился у моих ног.
– Что ты тут делаешь?
– повторила я, но уже с другой интонацией. Кажется, я начинала понимать.
Багаме потребовалась бы секунда, чтобы я свалилась с пулей промеж глаз. На его совести было больше загубленных жизней, чем у меня клиентов за всю мою чтецкую практику. Совесть. О, будьте уверены, она у него была. Просыпалась три раза в неделю строго по графику. Я консультировала его на протяжении двух месяцев и, ручаюсь, знала о нем больше, чем его родная мать (хотя и сложно поверить, что у таких, как Багама, она есть).
И вот сейчас, глядя на Багаму, я впервые пожалела, я хочу сказать, по-настоящему пожалела, что не сдала его, хотя и неизвестно, сколько бы потом прожила. Между нами всегда висела, подергиваясь в цепях вежливости, невысказанная угроза. Тщательно выбирай врагов, но еще тщательней выбирай клиентов. Пожалуй, распечатаю и повешу эти слова себе на холодильник. Кто-то, чтобы услышать умные слова, идет к гадалке, психоаналитику, на курсы самосовершенствования, я же пойду к холодильнику.
– Я здесь по работе, - ответил он.
Во рту пересохло, ладони в перчатках вспотели.
Я поняла, по какой именно работе.
Палец лег на курок.
Я хотела зажмуриться, но не могла позволить себе выпустить из виду дуло пистолета. Казалось, стоит этому случиться, и я увижу вспышку сквозь веки.
– Зарипов, - выдохнула я.
– Зарипов нанял тебя.
Дуло пистолета то увеличивалось, то уменьшалось, то приближалось, то отдалялось. Зрительный обман. Совсем как цены на коммунальные услуги: каждый раз вы смотрите на квитанцию и успокаиваете себя тем, что это зрительный обман.
Прошло
– Да.
Злость захлестнула обжигающей волной. Зарипов, сукин сын, всех тебе благ! Я знала, что это должно было случиться, но не думала, что буду... злиться! Я отвела взгляд от дула, но вспышки не последовало. Я опустила глаза и уставилась на свои руки. Они были сжаты в кулаки.
– Ты злишься.
Багама был... удивлен?
– Ренат гребаный Зарипов.
– Руки дрожали.
– О да, я злюсь.
– Черт, - сказал Багама.
Он опустил пистолет, в два шага пересек разделяющие нас метры и приблизил свое лицо к моему. Фонарик-зажигалка все еще в моей руке, так что лицо Багамы теперь подсвечивалось снизу.
Я смотрела на Багаму во все глаза. Я могла бы предположить, что он хочет меня поцеловать, только в выражении его лица не было ничего, предшествующего поцелую, его глаза были ледяными, пустыми. Секунду назад он был готов спустить курок нацеленного мне в голову пистолета, а теперь смотрит на меня с расстояния в десять сантиметров.
– Я взял деньги.
– Погода была прекрасная, принцесса была ужасная.
– Какое отношение детский стишок имеет к происходящему?
И меня понесло:
– Вот смотри: плевая работа, хорошие деньги, иными словами, прекрасная погода. Но вот она я - ужасная принцесса. И у тебя пропадает аппетит.
Багама моргнул. Ошибки быть не может - этой эмоцией было удивление. Он придвинулся ближе ко мне.
– Реньи, - сказал он тихо, - мне без разницы, чем ты занимаешься по вечерам. Мне параллельно, сколько ложек сахара ты кладешь в кофе. Меня не волнует подобная ерунда.
– Что же тебя волнует?
Когда он, наконец, ответил, в его голосе появился намек еще на одну очень сильную эмоцию:
– То, что я не смог спустить курок.
Этой эмоцией было потрясение.
Свет упал сверху, как сеть.
Зрачки Багамы среагировали, вновь став двумя крапинками. Внезапно он обнял меня, правая рука с пистолетом скользнула мне под куртку. Холодный металл на пояснице, сверху - горячая ладонь Багамы. Я не слышала щелчка, значит, Багама не поставил пистолет на предохранитель. Просто отлично. Но, по крайней мере, дуло больше не направлено на меня.
В руке Багамы чувствовалась сила. Он мог сломать мне запястье на 'раз-два-три'.
Я хотела оттолкнуть его, но с таким же успехом могла пытаться оттолкнуть бетонную стену.
Шаги.
Багама улыбнулся кому-то за моей спиной. Улыбка была виноватой, чуть перекошенной. Улыбка человека, у которого в супермаркете случайно выскользнула из рук банка с маринованными огурцами. Человека, который попал в неловкую ситуацию. Господи.
– О, - шаги резко оборвались, - прошу прощения.