Харизма [СИ]
Шрифт:
– Ну все, с меня довольно, - покачала головой Свобода, скомкивая салфетку и вставая с табурета.
– Где у вас тут уборная?
– По коридору, налево.
– Туз, это лучшее, что я слышала от вас за эти полчаса.
– Свобода повесила на плечо сумочку.
– Харизма?
– Я подожду тебя здесь.
Свобода многозначительно вздернула брови и, растягивая гласные, спросила:
– Ты уверена?
Я посмотрела на голубые 'Той Вотч': обеденный перерыв подходил к концу, и через пять минут пора двигать обратно к 'Стеклянной Сосульке'.
Я кивнула.
Когда Свобода ушла, я отодвинула в сторону стакан и тарелку с остатками овощного рулета и внимательно посмотрела на Туза. Значит, пять минут. Переходим непосредственно к делу.
– Давайте сразу проясним следующее: меня не интересует, когда вы собираетесь выходить на пенсию, любите ли вы животных и вообще, гуманист ли вы. Мимо кассы, понимаете? Я бы хотела задать вам пару вопросов.
Произнеся последнюю фразу, я почувствовала себя звездой одной из этих детективных остросюжетных лент 40-х - 50-х годов с Хамфри Богартом и Диком Пауэллом.
– У меня работа.
Я посмотрела на него долгим взглядом:
– В самом деле.
– Вам понравятся мои ответы, если мне понравится портрет на банкноте.
– Вот это разговор, - улыбнулась я.
Я порылась в сумке и положила на стойку банкноту.
– Мне всегда нравился этот портрет, - кивнул Туз, поднеся банкноту к свету, убедившись в наличии водяных знаков. После чего деньги исчезли в кармане джинсов.
– Задавайте свои вопросы и сматывайте отсюда.
– Один из ваших постоянных посетителей - очеловеченное шимпанзе.
В действительности я не знала, так ли это ли нет. Главное - говорить уверенно и смотреть собеседнику в глаза.
– Вы о Марселе?
– Бармен сощурил здоровый глаз, не прекращая тереть давно чистую стойку; он выглядел так, словно выставил себя дремучим дураком. Мою пустую тарелку и тарелку Свободы с рулетом, к которому она практически не притронулась, он водрузил на микроволновку. Он смотрел на меня, как если бы только что увидел; заново рассматривал, словно я была двухмерной картинкой, которую он в воображении крутил туда-сюда, чтобы увидеть под иным углом.
– Почему вы интересуетесь Марселем?
Шимпанзе Марсель, ясно.
– Марселя не стало, Туз.
– Старина Марсель куда-то уехал?
Я заметила, что многие пожилые люди неохотно признают сам факт существования смерти. Старость сама по себе отличное напоминание того, что ничто не задерживается по эту сторону.
– Его убили, Туз. Этой ночью. Я помогла милиции найти его тело... С вами все в порядке?
Когда бармен вновь открыл глаза, в одном из них стояли слезы. Я тактично отвела взгляд.
– Вы из милиции.
– Это долгая история, но - нет, я не из милиции. Я чтец.
– Я не смотрела на прослезившегося жмурика, поэтому мои слова прозвучали так же убедительно, как блеяние овечки.
– Жнец.
– Это было грубо. Но, видит Бог, я прикусила язык.
– Слушайте
– Туз отвернулся.
– Что-то в глаз попало. Гребаный глаз!
– Широкие плечи подрагивали, бармен шмыгал носом, а когда продолжил говорить, голос дрожал: - Он всегда заказывал двойную порцию 'откровения'. Во что вляпалась эта старая дурная обезьяна? А я ведь говорил ему, обормоту, чтобы держался подальше от той леди. Я так и сказал ему: от красивых женщин жди беды... Как-то она пришла сюда, вплыла как дива, в косынке и больших темных очках. Они долго говорили, сидя в самом темном углу зала, потом она встала и ушла, а он напился в хлам и все твердил, что не может подвести ее...
Я затаила дыхание, чтобы не спугнуть кружившие в воздухе стайки слов.
Бедный Марсель! Он просто пошел в расход. Вернее, вначале в посадку, а потом на дно. Такое случается, если вы шимпанзе.
– Не может подвести ее - и?
– не выдержала я.
Туз мотнул головой.
– Вы все еще здесь?
И я поняла: он больше ничего не скажет.
– Марсель что-нибудь рассказывал о той девушке?
– Нет.
– Туз, это очень важно. Я не хочу, чтобы Марсель умер ни за что.
Старик молчал, наверное, с минуту. Когда я уже на девяносто девять процентов была уверена, что ручеек слов перекрыт, бармен проговорил спокойным, тихим голосом - голос принадлежал человеку, которым он однажды был, когда трава была зеленее, а вкус слаще.
– А за что умирают люди? За что правильно умереть старому очеловеченному животному? Скажите мне, госпожа Чтец, и я скажу вам спасибо.
Я оценила, что он заменил оскорбительное 'жнец' на 'чтец'. Клянусь, если я когда-нибудь встречу подонка, автора той унизительной статьи, после которой за чтецами среди невоспитанных людей и закрепилась эта кличка, я подправлю его фотогеничность.
Я подумала над словами старика, но не нашлась с ответом, поэтому ответила честно:
– Не знаю.
– Она была похожа на вас.
– Кто?
– не поняла я.
– Леди в стрекозьих очках.
Я все таращилась на старика, когда подошла Свобода.
– Мне жаль вашего друга, - шепнула я.
– Нет, - старик высокомерно вздернул подбородок, но в глазу плескалась боль, - он не был моим другом. Он был ничьим другом. А теперь утикайте.
И мы ушли.
'Она была похожа на вас'.
Что, черт возьми, это значит?
По радио звучала песня Ари Баррозу, ставшая лейтмотивом фильма 'Бразилия'. Я открыла окошко такси и закурила. Свободе это не понравилось. Честно говоря, мне тоже, но иногда ничего лучше курения я не могу придумать. Очень часто не могу придумать. Еще ни разу не придумала. Налегать на ментоловые леденцы? Перебирать четки? Это не для меня.
Леди в стрекозьих очках, темноволосая девушка, - она похожа на меня.