Харон обратно не перевозит

Дубов Игорь

– Ты ошиблась, девочка, - сказал Григ.
– Женщины любят мягких и добрых. Опомнись, пока не поздно.

– Дурачок, - она прижалась к нему, обняв рукой за шею, уткнулась носом в плечо.
– Откуда у тебя эти шрамы?
– услышал он ее голос.

Григ смотрел на ее ладошку, легко касающуюся его груди. Он помнил биографию каждого, особенно четко того, который она трогала пальцем, но говорить о них не хотел. Лишь непосвященному шрамы рассказывали о безудержной смелости и отчаянной доблести. Те, чья кожа была исполосована рубцами, знали, что практически все они -

свидетели их просчетов и неудач.

Он чувствовал себя так же, как, наверное, чувствовал бы себя солдат, приехавший в отпуск и безмолвно сидящий за столом, за которым набежавшие соседи и родные жадно ждут рассказов о героических подвигах. А он мог рассказать только то, что видел сам, но в этом не было ничего героического, а была кровь, грязь, ненависть и сумасшедшее желание выжить. Он вспомнил бесконечные заброски, синие, красные и желтые солнца, лупящие сквозь исцарапанный пластик светофильтров, и останки Поисковиков, размазанные изнутри по пробитым метеоритами скафандрам или переваренные в кашу агрессивной биосредой, проникающей сквозь любые защитные поля. Это были жестокие миры, и всех, кто прошел через них и не погиб, они делали похожими на себя.

О чем он мог рассказать? О полетах, сплошь состоящих из головной боли экстренных пробуждений? О постоянно выходящей из строя аппаратуре и потной духоте тесных, неуютных форпостов? О том, как сходили с круга самые выносливые и ломались, не выдержав, самые сильные? Даже думать об этом было тошно - не то, что говорить.

– Не знаю, - сказал он вслух.
– Разное было.

Чака поняла его по-своему и обиженно сжала губы.

– Я, наверное, ужасно глупая, - сказала она, помолчав.

– Я люблю тебя, - сказал Григ, чувствуя, как обмирает все внутри от этой правды.
– Ты даже не догадываешься, как давно я тебя люблю.

Ее длинные тонкие пальцы медленно скользнули по его шее, вычертили замысловатую виньетку на плече, мягко сжали предплечье, и Григ почувствовал, как перехватило у нет от этой нежности горло и как отозвалось на нее судорожным стоном давно забывшее о ласке тело.

– Григ, - она прижалась к его груди.
– А тебе там было страшно?

– Страшно?
– переспросил он.
– Да, пожалуй. Конечно, было.

– А ты не боялся умереть?

– Умереть?
– Григ задумался.
– Да нет, наверное, - сказал он.
– Об этом просто не думаешь. Там вообще бояться некогда И потом, знаешь, так даже лучше, когда это происходит в деле или в бою. В постели умирать хуже. Неопрятно как-то, да и родные тут же... А там сразу.

– И с мечом в руке, - со странной усмешкой сказала Чака.

Григ пожал плечами.

– Что ж, - сказал он, - тогда тебя, по крайней мере, ждет Валгалла. Брось, Чака! Я не рисуюсь. Тем более сейчас, когда все мы под Богом...

– Господи!
– встрепенулась Чака.
– А где же ребята? Мы совсем о них забили. Как они там?

Там все было в порядке. Группа уже подъезжала к переправе через Пахру, и до встречи с погоней у нее еще было по расчетам верных полчаса.

– Мы их встретим на том берегу, - сказал Старик, - иначе нельзя. Они же не знают дорог. Мало

ли, как они поедут. Где их потом ловить?

– На берегу? Прямо возле переправы?

– Да. Мы будем поить лошадей. А увидев стрельцов, в панике бросимся седлать. Я думаю, Лопух не промедлит ни секунды, тем более, что тут мелко. Так что разрыв окажется минимальным. Они не отстанут и не потеряют нас. Выглядеть все это будет естественно. А если они нас догонят, накидаем "чечевицы". У нас есть.

– Хорошо. Делайте, как решили. И пусть с момента появления стрельцов будет постоянная связь.

– Конечно.

– Ну, удачи вам.

– И вам.

– Ка эс, - сказал Григ, отключаясь.
– Слышала?
– обратился он к Чаке.
– Пора и нам за дело.

– Боюсь я за них, - прошептала Чака.

– Не бойся, - сказал Григ.
– Они не пропадут. В конце концов, у них есть Мистер Томпсон. Пошли что ли?
– он протянул руку.

– Пошли, - тихо ответила Чака, и Григ понял, что ей и в самом деле страшно.

– Не переживай, - сказал он.
– Все будет хорошо. Вот увидишь.

– Ты так уверен... Почему ты так уверен? Ты не думаешь, что все может сорваться?

– Может, - кивнул Григ.
– Всегда что-нибудь может сорваться. Не думать об этом нельзя. Просто кроме того, что думать, надо еще и быть готовым действовать. Что бы ни случилось, ты должен всегда быть готов действовать.

– И что, это спасет от поражения?

– Да. Если ты будешь все время действовать. Тебя могут свалить, но ты должен попытаться встать. Ты можешь потерять сознание, но, придя в себя, ты снова должен драться. Драться, сколько есть сил. И тогда ты победишь. Только нельзя переставать драться.

– Драться?

– Драться, драться. Что б мы ни делали, это бой. А в бою нельзя думать, что ты проиграешь.

– И мы найдем тех, кого ищем?

– Обязательно. Не сегодня, так завтра. Не сейчас, так в следующий раз. Лучше, конечно, в этот раз и сегодня. Но если не выйдет, мы продолжим. Я продолжу. Другие продолжат. Мы найдем их. Если будем верить в победу.

– Верить?

– Да. И верить тоже.

Они шли по тропинке, Чака впереди, а он сзади, и солнечные зайчики прыгали с листьев на их плечи, скатывались вниз и взлетали, растворяясь в высокой синеве. Неподвижный, напоенный солнцем воздух впитывал и растворял всю боль и горечь, утишал тревогу, мягко обволакивал, отгораживал стеной от того, что уже происходило за многие километры отсюда, и от того, что должно было скоро произойти совсем рядом, в той мрачной избе, к которой лежал их путь.

– Григ, - вдруг сказала Чака.
– А кем ты был, ну в Десантниках, пилотом?

– И пилотом тоже, - кивнул Григ.
– Всем понемногу. Там не разделяют.

– Но у тебя же есть какой-то доминирующий профиль?

– Профиль?
– переспросил Григ.
– По учебной специальности я астробиолог.
– Он улыбнулся.
– Букашки таракашки. А что?

– Да просто... А тебе что, не нравились твои звезды?

– Почему? Очень нравились.

– А зачем же ты согласился на погружение?