Хасидские рассказы
Шрифт:
* * *
Он — герой, у него голос покорителя мира И он говорит, что это я его голос налила мощью и сочностью, как благословенное солнце наливает кисть виноградную… я — своими трепетными устами…
Миры может он кидать в воздух, — а силу, говорит он, дала ему я — я, которая так слаба, так слаба.
У него, поведал он мне, были уже потухшие глаза; а я вновь зажгла в них огонь, — и они светят, как звезды на небе. А ведь я, мама, часто не вижу своего собственного пути.
И
Я ему вновь открыла глаза, и он видит жемчужины, что еще скрыто лежат на дне глубочайших морей.
И он чует цветы, которых ни один ангел не будил еще от глубочайшего сна в скрытом лоне земли. И он внемлет песнь, песнь грядущих веков, аллилуйя времен, что плывут еще в тумане бесформенном под Престолом Всевышнего, на что Бог-Зиждитель и взора еще не кинул.
— Можешь ты понять это, мама?!
* * *
Нет…
И все же она кладет свою белую руку на растрепанную головку мою, благословляет меня!
Из сердечных материнских глаз слезы падают на горящее жаждой лицо мое и освежают его, как роса.
И ее верные уста шепчут — желают мне счастья.
Мама, меня не ждет тихое милое гнездо, устланное листьями и пухом и блестящими камешками!
Он не вылетит с песнью и молитвенным восторгом из гнезда своего — искать свежих букашек для милой своей, что сидит, осеняя и грея горячо любимых птенцов его.
Женой орла буду я!
Он вырвет меня из объятий твоих и унесет далеко-далеко, в бурю и ветер, над бурлящими морями, над дико обнаженными скалами, над тучами, что об острия их рвутся на клочья…
А потеряет он меня, мама, — я на колени твои уж не упаду назад!
* * *
— Мама!
— Что, дочь моя?
— Он не из тех, что долго живут; он из тех, что являются и исчезают, как молния…
Он не из тех, что седеют после долгих-долгих лет; в одну ночь он редеет, как голубь.
Он не из тех, что пьют кубок жизни каплю за каплей, что мерят жизнь звоном городских часов — тик-так, тик-так, шаг за шагом.
Он не из тех, что стареют, а, одряхлев и слабыми глазами видя, что им навстречу Черный Ангел идет, исполняются жалости к самим себе, к своей семье и близким, бегут домой завещания писать, покорно ложатся на одр и, прочитав предсмертную молитву, поворачиваются лицом к стене. Он из тех, что падают вдруг, разом, — как падает с неба звезда; он из тех, которых подстреливают, как диких птиц в лесу.
— Ты в бреду говоришь, дочь моя!
— В бреду, мама!
* * *
Возьми же меня с собой, орел!
Вырви меня из рук отца, с колен матери!
Я иду с тобой.
Я иду с тобой в бурю и вихрь, через могилы и надгробные памятники, меж раненых, что обливаются
И стоны их не остановят меня. Я не остановлюсь, чтобы подать жаждущему даже каплю воды.
Я не буду бояться громов, раздирающих сердце в темные ночи: открытыми, стальными глазами, так, что волос на ресницах моих не дрогнет, я буду молнии смотреть в упор.
Я — жена орла!
Картинки
Кто?
1
В аллее появляется девятнадцатилетняя девушка. Лицо ее сияет радостью, глаза лучатся свежей, здоровой жизнью. Она подходит к Венере.
Смело вскакивает на пьедестал — она одного роста с богиней.
Она в восторге. Алебастровой рукой обнимает она мраморную шею богини, прижимает свои свежие коралловые уста к ее устам.
Мгновенье она стоит так неподвижно.
И каждый проходящий мимо спрашивает себя:
— Кто красивее? Та, что из камня, или та, — что из плоти?
2
За толстым зеркальным стеклом в витрине модного магазина стоит красавица, вылепленная из воска и обвешанная предметами роскоши.
Губы неестественно красны, как будто только что и при том чересчур сильно накрашенные; лицо — желтовато-бледное; широко открытые глаза — застыли, не видят, но страшнее всего ресницы — ряд жестких волос, далеко отстоящих один от другого.
Внутри, в полутемном магазине дамы покупают разнообразные ленты.
— Барышня, — говорит толстая дама приказчице, — достаньте еще из витрины карминовые ленты.
Приказчица повинуется.
Ее шаги усталы и нетверды; с трудом раскрывает она свои красные веки, чтобы не заснуть на ходу; губы красны, но, видно, свеже накрашены.
Она открывает окно, наклоняется к восковой фигуре и ищет ленты. Но вдруг она задумывается и смотрит в пространство, ничего не видя.
Мгновенье она стоит так неподвижно. И каждый проходящий невольно спрашивает себя:
— Кто ужаснее: та, что из воска, или та, что из плоти?..
Подлец
1
Богатый человек проезжает на дрожках и видит нищего, прислонившегося к стене. Холодно и сыро: Бог знает, как давно стоит нищий и ждет подаяния…