Хасидские рассказы
Шрифт:
Ах, да, ведь ваши души также находились у Синайской горы? — Следовательно — нельзя про вас сказать: нет?!
«Един Творец, едина Тора и един Израиль», — говорите вы. Конечно так, никто и возражать не станет.
Однако, обратите внимание, господа! Сказано: «Нельзя постигнуть Его деяния». И действительно, Он сидит на троне славы и сочетает людей; за сорок дней до рождения младенца оповещается: «дочь сего предназначается сему!» И, что совершенно непонятно нам, человек нашего сословия, ребе Берель из Творичева просватывает свое дитя за дитя… ну, именитого богача ребе Израиля Гольденберга — человека совсем иного покроя! И оказывается, что сват нашего ребе Береля — зажиточный еврей, поставивший
И живет согласно своему положению — ежегодно едет с семьей на воды…
Вот он недавно возвратился из-за границы, смотрит теперь совсем юношей…
И брак был счастливый, и Господь благословил их плодами, и плод, как бабка уверяет, пригож… И мы, таким образом, будем праздновать вместе торжество обрезания, а ныне собрались на богоугодную трапезу в честь новорожденного — угощаемся горохом и компотом из слив с изюмом.
Так? Но обратите внимание: кажись, за одним столом сидим, за одним и тем же угощением, однако — едим мы по-разному!
«По еде и служба» — сказано, и наоборот…
Уважаемый ребе Израиль Гольденберг по зернышку клюет, как птичка в Субботу Песен, доволен малым, ради желудка… Да и бородка его свою долю у губ требует — пусть ест на здоровье! А там, в уголке сидит один из наших, хасид; проголодался бедный, наглотаться не может…
Сомневаюсь, вспомнит ли он про заповедь: «ешь Досыта, но в сосуд твой не клади», — дома ждет жена и дети!
Почему ты покраснел, глупец? Бедность — не порок…
«Не единым хлебом жив человек» — сказано, — душа также требует пищи, а что составляет ее пищу? — Слово Божие… Но не все одинаково его постигают… Притом, у всякого своя манера воспринимать, свои пути…
Один — «глиняная яма», что все удерживает, а другой — больной, едва поест, его сорвет…
Боже упаси, я ни на кого пальцем не указываю.
Вот наш уважаемый ребе Израиль говорил перед нами «откровение»… из жизни на водах… Там, — говорил он, — горы до небес вышиной! Он добрался до самой вершины, и в награду за труд пешехождения получил — всю окрестность, как на ладони! Глаз не мог насытиться! Сады и виноградники, города и села, дворцы и замки! На гору, рассказывал ребе Израиль Гольденберг, ведут много тропинок, коротких и длинных, с большими и малыми препятствиями… Есть также широкие дороги для лошадей! Так он передавал…
Вы думали, что я дремал… Ничуть не бывало. Я все слышал… Наверху, рассказывал он, воздух очень редок, трудно дышать! И у слабогрудых, нуждающихся в более плотном воздухе, является кровь из носу!.. Поэтому они не добираются до вершины, и получают награду за полпути: кофе со сливками! Так он передавал.
В том-то и суть: мы, хасиды, лезем по крутым скалам! Прямо вверх! А вы, миснагиды, предпочитаете умеренность и двигаетесь по широкой дороги, с лошадьми!..
Тише, тише! Я вовсе не хотел вас обидеть!
* * *
Я хочу лишь рассказать вам слово, слышанное мною от порчевского раввина. «Миснагиды, сказал он, составляют противоположность хасидов»…
В молитвеннике сказано: три вещи спасают от кары небесной: «покаяние, молитва и милостыня»… А над этими словами, мелкими буквами напечатано: «пост, глас и деньги». — Так ведь?
Мы, — хасиды читаем по порядку; прежде всего: пост! Пусть плоть знает, что не она — глава, что не ей первенствовать, что она лишь вторая скрипка! — Она нужна: нужны ноги, чтобы спешить за добрым делом; нужны руки: чтобы держать молитвенник;
Затем следует: глас. Читаем слово Божие, молимся! Глас достигает престола Божьего! Радостной службой раскрываем небеса! Поем хвалебные песни… И лишь за ними, совсем под конец: деньги. — Еврею и монета потребна. Приходится кормить жену, детей… Следует платить учителю, раздавать милостыню… И так как мы в изгнаны, то и «смазочные» нужны! Пусть те меня не вспоминают, поменьше обо мне думают; заткнешь им глотку, — и они молчат, не пристают ко мне! Требуются деньги и на страстишки всякие!..
* * *
Вы думаете, что наш брат, не едущий на воды, не покупающей дорогой мебели, не заводящий звонков у дверей и зеркал в доме, вовсе лишен страстей? Ой-ой! все и ко мне забирается! Но, видите ли, я хитер. И не так легко поддаюсь. Пользуюсь им для себя! Постучится бес, я его впускаю. — «Что тебе, нечистый? Садись, выкладывай!» Он говорит. О чем? Уговаривает меня сшить новое платье! Я не отказываюсь. Наоборот, я весь к его услугам. Какое тебе платье угодно? Атласное? Шелковое? С удовольствием. И шью себе новый кафтан в честь субботы или праздника! Хочешь «красоты?» Хорошо, — покупаю брестский талес, юзефовский пояс… Он и оставляет в покое на время… Потом является снова. Что опять? Хорошего жилья? Пусть так! Строю кущу бревенчатую, обиваю ее коврами, увешиваю плодами Святой Земли… Через некоторое время бес приходит, нашептывает что-то о пище, я не прочь; есть и еда богоугодная: вино получше для освящения субботы, в праздник трюфели.
У вас — миснагидов, тот же молитвенник, с теми же словами, но вы читаете их в обратном порядке.
Начинаете вы со слова: «деньги».
Вам необходимы большие квартиры… На стене должен обязательно висеть портрет ребе Иехезкеля Пражского… Напускаете на себя таинственность, завешиваете окна, чтобы кто-либо не глянул не вовремя! И мебель подобающая нужна. И трюфели! Праздник, не праздник, — вещь вкусная, всегда вкусна! Кое-когда и на воды съездить не мешает…
Люб вам и почет, как в доме, так и на улице, и в синагоге. Сватов ищете поименитее и богаче себя… Чтоб опора была… А собираясь на тот свет и зная, что ваш портрет не заменит Иехезкеля Пражского, вы себя увековечиваете на иной лад: оставляете дом, или дело, в которое бы ваши наследники влезли по уши и света Божьего не взвидели… Но для всего этого надо стать богачом, и ваш «глас» об одном взывает, «деньги!..» Пусть небо вдруг разверзнется, о чем станете молить? Конечно — о деньгах!
Вам без трюфелей не обойтись. И вполне понятно: мы, хасиды, смотрим на пищу, как на манну небесную. Пудинг жирен, — хорошо; но я могу довольствоваться и куском сухого хлеба; захочу, — скажу, что это сладкий пирог. И он станет пирогом, я почувствую вкус мака в меде! Миснагидам же подавай все, как есть на деле, без прикрас, вы не мечтатели, а потому для вас главное, — деньги. А когда сутью жизни становится богатство, тогда, извините за резкость, ее удел — нищета… На столе — бархатная скатерть; но, садясь за стол, ее снимают и кладут дерюгу… Диван, кресла, стулья обиты шелком, но сверху полотняные чехлы… И вы сидите на полотне!.. И, простите, дверь во время обеда замыкается… Сказано, правда: «Всякий, кто хочет, пусть придет и ест», но это лишь затем, чтобы проповедникам было о чем мораль читать и притчи сказывать… Там, где плоть главенствует, нет места душе… Право, мы разные люди, господа… Почему вы опустили головы?