Хасидские рассказы
Шрифт:
— Так оно! — говорит он — и встает.
Он кончил работу; богачка ему заплатила, и он ушел…
И богачка снова одна осталась… Она снова не знала, куда ей деваться. Ее уже не занимали ни платья, ни драгоценности… После примерки, она еще ни разу не надела дорогого мужнина подарка!
Вдруг она вспомнила, что у нее есть платья для переделки… Посылает за Мошкой-птичкой.
И снова завязывается разговор.
Богачке хочется знать, как он живет со своей «царицей Эстер», и портной рассказывает.
—
Мы, как голубки, живем…
Не всегда мы в молоке купаемся, и не всегда в масле катаемся… В будни нередко к столу и кусочка мяса нет, но что из этого?.. Не в этом счастье… Главное, когда человек доволен, вернее, когда душа довольна.
Богачка начинает допытываться, что они делают? — спрашивает она…
— Что нам делать? — я работаю… шью, а она — хозяйствует в доме: метет, готовит, стирает; есть работа. Я работаю, и она работает. Я пою, а она издали прислушивается, из своего уголка. Есть у меня свободная минутка, она заходит ко мне и садится за стол…
У нее маленькая, милая головка, она и подопрет ее рукой…
Глаза у нее большие, она смотрит на меня…
Я ей нарочно начинаю смотреть в глаза, она краснеет, и мне делается весело, так что подмывает петь… Поется! Живем ничего себе. В особенности теперь…
Почему «теперь»?
О, это «теперь» — хорошее дело, — отвечает портной, — новая пташка скоро появится на свет Божий… Пташка Мошки-птички появится, пташка царицы Эстер…
Мошка-птичка еще не закончил работы у богачки, а Эстер уже собирается рожать…
Мошка оставляет повитуху в доме, а сам отправляется на работу; обещает скоро вернуться домой…
Но он не так скоро приходит.
У Эстер тем временем появились боли, а Мошка-птичка все еще сидит за работой и рассказывает, как Эстер хороша, как она красива, как он привязан к ней…
Богачка не отпускает его; ей необходимо платье…
Он продолжает работать.
Богачка уплачивает ему за работу очень щедро! На деньги можно много хорошего получить, а Эстер ведь понадобится много хорошего… Маленькой пташке тоже нужно будет.
И торжество обрезания тоже будет на славу…
Он работает быстро, поет и рассказывает…
И когда боли усилились, Эстер послала соседку за мужем. Соседка пришла и сказала, что Мошки она не видала, что вышла к ней сама богачка… Та обещала прислать его.
И когда боли еще больше усилились, за ним пошла другая соседка, более пожилая, которой было поручено взять Моше за вихор и притащить домой. Но у нее тоже не хватило духу перед богачкой, и она тоже вернулась с известием, что он скоро придет…
— Она меня даже на порог не пустила, — оправдывалась та.
И когда повитуха объявила,
Тогда родильница закричала от огорчения:
— Господи Боже мой, если мне суждено свыше умереть в молодых годах, умереть и не увидеть моего ребенка, дай мне хоть один раз еще взглянуть на моего Моше!
И третья соседка побежала и вернулась со словами, что он уже идет, он кончает уже платье! — так сказала богачка.
А богачка в самом деле не знала, что там идет борьба между жизнью и смертью, она не давала даже высказаться.
— Что они там делают? — кричала родильница из последних сил.
И соседка призналась, что она стояла под дверьми и прислушивалась, как Мошка рассказывает что-то, и всякий раз повторяет: Эстер, моя Эстер, а она, богачка-то смеется…
И Эстер воскликнула:
— Господи, чтоб ей до самой смерти смеяться, в могиле пусть она хохочет…
И она скончалась…
То было проклятие умирающего.
И оно сбылось, это проклятие.
Богачка не переставала смеяться.
Самодовольная улыбка как бы прилипла к ее лицу, и как только она открывает рот, так сейчас смеется.
Смеется она при величайших несчастьях, при величайших страданиях; сердце разбивается, а она смеется.
Смеется, когда молит о смерти; смеется, словно ангел смерти для нее — ангел избавитель.
Входит слуга, останавливается поодаль и показывает, что у него есть письмо, наверное от мужа.
Он стоит и ждет, пока она знаком повелит подать письмо; и вдруг видит он, что она сегодня что-то ласковее обыкновенного, что она улыбается!..
Он не верит своим глазам, но она открывает рот и смеется.
Она хочет ему сказать, чтоб он подал письмо, и… смеется…
Слуга, распутник по натуре, смотрит на нее уже совсем другими глазами.
Она все улыбается…
Она хочет сердиться, снова открываешь рот — и… смеется.
— Что это с ней стало? С этой гордячкой?
Он никак этого понять не может. Толкует это по-своему, подходит ближе, — она все улыбается.
Развратник думает, что он ей понравился, и подходит еще ближе!
Берет ее за руку! Она улыбается! Целует руку — она смеется.
Больше ему не нужно, этому повесе. Он забывает о письме хозяина, по которому он может приехать тут же, и обнимает ее…
А она улыбается, она смеется!
И в самом деле приезжает хозяин, застает эту сцену. Он, понятно, берет ее за шиворот и выталкивает вон…
Она смеется!..
Зима, холод, снег, а она ходит и улыбается…
За нею бегут, как за чудищем, а она смеется; улыбается и смеется…
И так она шатается, смеясь, по улицам.