Хасидские рассказы
Шрифт:
Ангелы быстро летят, но в этом черные не уступают белым…
И, подлетев, светлый ангел застал уже у изголовья умирающего черного…
Вылетел ли раньше черный ангел, или путь его к нам более краток? Кто знает?
— Что ты здесь делаешь? — изумился испуганный светлый ангел. — Ведь это Лейбель из Консковоли!
— Так что с того? — смеется черный. И два ряда белых зубов сверкнули из искривленного рта…
— Это — моя душа! Я — служитель рая.
— Очень приятно! — сгримасничал черный. — Я лишь прислужник
И, двинув ногою под кроватью больного, он вытащил завязанный мешок.
— Что в мешке?
— Молитвенные принадлежности! — пытается отгадать ангел добра.
— Под кроватью спрятаны? Грехи прячут.
Ангел зла, нагнувшись к мешку, развязал его, открыл и толкнул ногой — золотой блеск мечется по комнате, золотой звон бежит вслед — золотые червонцы посыпались.
— Деньги краденые! Деньги награбленные! — крикнул черный ангел — Добытые хитростью у простаков, отобранные у вдов, похищенные у сирот, украденные из кружек для бедных. Кровавыми слезами омыты они, пятна сердечно-кровавые пристали к ним… И смотри, как он волнуется, лишь дотронутся до его золота! С сомкнутыми глазами мечется в постели умирающий.
Дрожит от ужаса белый ангел, закрыв лицо первой парой крыльев… Через щель в ставни ворвался луч утреннего солнца и упал на веки умирающего — они дрожат.
В последний раз приоткрыл больной глаза.
— Кто здесь? — спрашивают с шелестом гнилого листа его покрытые пеной, пожелтевшие уста…
— Я? — отвечает ангел зла. — Я, пришедший за душою твоею… Идем!
— Куда?
— В ад!
Сомкнулись от страха глаза умирающего.
— Моли, моли Бога! — взывает ангел добра. — Покайся!.. Есть еще время… Отрекись от своего золота! Объяви его ничьей собственностью.
— Слушай, Израиль… — начинает умирающий.
— Он не отречется! — говорит ангел зла, накрывая тяжелым, черным крылом лицо умирающего. И под крылом задохся голос вместе с человеком.
Полетел белый ангел обратно, пристыженный.
2
В темную полночь среди шума, криков и смятенья в аду пронесся острый, резкий выкрик:
— Нахманка из Зборожа кончается… Он ногти обрезывал не в должном порядке и зря их кидал. Не раз забывал о предвечерней молитве… Кто пойдет за его душою?
— Я! — отозвался один из служителей ада.
— Приготовьте пока котел кипящей смолы!
Демон подпрыгнул и вылетел из ада… Быстро летают злые ангелы, но по счастью летают и добрые; добрые, пожалуй, и дальше от нас, но величайшее сострадание их носит…
И, подлетев к постели больного, демон застал у изголовья белого, доброго ангела. Тот сидел и утешал больного:
— Не пугайся, бедный человек, смерти… Она только мост, узкая граница между тьмою и светом… Переход от забот и беспокойства к покою и счастью…
Но
А черный ангел остановился у двери, удивленный…
— Не ошибся ли ты, товарищ? — спрашивает ой светлого ангела.
— Нет! — отвечает тот. — Я послан за душою, за чистой, милосердной душою. Ты над нею не властен.
— Он не по закону обрезывал ногти!..
— Знаю! — прерывает его ангел добра. — Но зато он ни мгновения не жил для себя. Лишь ради слабых и больных, ради вдов и сирот, ради омраченных, исстрадавшихся, уставших.
— У нас в книге указано, сколько раз он пропустил предвечернюю молитву…
— Но он никогда не упускал случая, когда следовало кому-либо помочь. Никогда не забывал утешать, ободрять и укреплять там, где крылья устало падали, где желчь была готова залить чистейшую душу, где исчезала последняя надежда… Он дома для себя не строил… Крыши над головою своей не чинил, мягкой постели себе не стлал, не искал женской любви, на радость от детей не надеялся… Все для других… Потому что всех других он считал лучше себя…
Черные тучи тянутся снаружи по небу. На мгновение их прорежет молния, но она тухнет, и еще темнее тянутся, еще теснее смыкаются густые, темные тучи. Молния в последний раз пробудила умирающего.
— Кто здесь возле меня? Кто сидит у моего изголовья? — спрашивают сухие от горячки губы.
— Я — светлый ангел, один из светлых слуг Его Святого Имени… И Его Святым Именем послан за душою твоею!.. Пойдем со мною!
— Куда? — спрашивает больной.
— Вверх, в небо, в рай!
— Небо… рай… — бормочет за ним в горячке умирающий. — А как живется там, в небесах, в раю?..
— Хорошо… Божьей милостью озарены, в сиянии Святого Престола… с золотыми венцами на главах…
— Сияние… золото… венцы… — бормочет за ним умирающий. — Что мне там делать?
— Тебе нечего делать… Там вечный покой, вечная, светлая радость, бесконечное лучистое счастье… Пойдем!
— Но что я делать там буду? — спрашивает больной, обернувшись с последним усилием к ангелу. — Есть ли там кому помочь, надо ли там падающих подымать, больных исцелять, голодных питать, жаждущим губы смачивать, потерянных отыскивать? Ведь в этом мое счастье!..
— Нет, этого нет! — неуверенным голосом отвечает ангел. — Там никто не будет нуждаться в помощи твоей…
— Что же мне там делать, ангел? Там, где никто не нуждается ни в душе моей, ни в сердце моем, ни в полной жалости слезе, ни в утешающем слове, ни в руке моей, чтоб выбраться из ямы?
Злой демон слышит, высунул язык, и облизывается… Насмешливая улыбка растянула его рот до ушей… Два ряда белых зубов сверкнули молнией в темной комнате…
Беспокойно сидит светлый ангел, не зная, что ответить умирающему…