Хасидские рассказы
Шрифт:
— P’sach picho b’ni — раскрой уста свои, сын мой — w’joiru d’worecho — и пусть засияют слова твои. Покайся, дитя мое…
И Ханания начал свою исповедь.
Родом он из Иерусалима… Его мать, богатая вдова, содержит москательную лавку.
У нее всего двое детей: старшая его сестра, Эстер, да он.
И мать, понятно, больше любит Хананию, нежели дочь. Притом, Ханания с детства обнаруживал гениальные способности…
И хотя дочери исполнилось уже шестнадцать лет, мать о ней не заботится и не ищет для нее жениха. При напоминании соседок у матери всегда готовый ответ: «Моя дочь еще в старых девках
Ханания снискал любовь рош-иешиво. Мать, стоя за дверью, слышит, как хвалят его. Заглядывая через щелку в дверях, видит, как рош-иешиво ласково треплет его по щеке, угощает сладким яблоком — и радуется!
Еще больше обрадовалась мать, узнав, что рош-иешиво не прочь принять подростка в свою семинарию. Однако она не согласна расстаться с дитятей, желает держать свою утеху при себе дома. Там она может иной раз, оставив лавку на попечение соседки, забежать домой и расцеловать своего ненаглядного. Наняла она известного ученого, чтобы тот занимался с юношей дома. И в выборе учителя она сильно ошиблась…
Учитель был из лжеученых, занимающихся Словом Божьим не во имя Господне, а лишь стремясь возвеличить и прославить свое имя. Он свел также Хананию с пути истины. Изощряя его ум лишь казуистикой да софистикой, учитель развивал в нем умение все опровергать и посеял в душе Ханании горькие семена суетной гордыни. И Ханания быстро постиг это искусство! Ибо такие занятия лишь искусство, а не наука. Не это заключалось в словах Божьих, раздавшихся на горе Синай. Но люди этого не понимали, а лишь больше все расхваливали Хананию. А мать — что знает глупая еврейка? — все больше им восторгалась…
Через некоторое время Ханания заявил матери, что больше не нуждается в учителях. Та в восторге.
И Ханания продолжал уже самостоятельно идти по ложному пути. Заводил споры с юношами из семинарии и другими учеными, легко одолевал их, унижал, представлял неучами. Дело наконец дошло до рош-иешиво. Тот счел это детской шалостью и заметил, что это первые проявления гения… Он лишь велел передать от его имени матери Ханании, чтоб она слегка наказала сына.
— Мать, — говорит, — имеет право…
Но та лишь расцеловала сына и даже поднесла ему ценный подарок в награду за успехи…
Ханания, видя, что все им довольны, становится еще более дерзким. Бегает по синагогам и молельням и там показывает свое искусство. Завидит ученого за книгой, подойдет и задаст ему вопрос по поводу изучаемого им текста. Выслушав ответ, в момент разбивает его. Пока тот, читающий, не растеряется совершенно, и Ханания тогда показывает всему народу, что ученый и представления не имеет о Талмуде…
Иногда ученик семинарии произносит речь, или ученый держит слово перед собравшимся народом — не успеют они окончить, как Ханания взбирается на кафедру и разбивает оратора в пух и прах, кромсает речь на кусочки, рвет ее точно паутину, всех изобличает в неведении…
Снова жалуются рош-иешиво. Тот велит передать матери, что юношу следует выпороть…
Но мать, гордая успехами сына, лишь больше ласкает и балует его.
И Ханания
— Послушай, Ханания! Все твое знание сводится к умению разрушать, уничтожать чужие доводы и мысли. Следовательно, ты всей науки еще не постиг… Ибо премудрость Божия заключает в себе и отрицания и утверждения, ты же усвоил лишь одно отрицание… Второй половины ты не постиг. Попытайся, например, что-либо утверждать, скажи нечто свое положительное…
Ханания молчит. Нет у него этой способности. Его сила в разрушении, а не в созидании… Стал он оправдываться:
— Этого мой учитель мне не преподал!
Тогда рош-иешиво сказал:
— Твой учитель, Ханания, скончался и горит теперь в адском пламени, даже заслуги в науке не избавили его от мук геенны… Он будет страдать, пока ты, Ханания, не исправишься и не вырвешь из своего сердца посеянное им зло…
— Сжалься, Ханания, над собою и над учителем твоим, займись наукой во славу Божию.
Ханания побежал на кладбище спросить, действительно ли умер его учитель и когда. Ему ответили, что того лишь вчера схоронили, и указали на могилу; Ханания, подошедши, увидел, что могильный холм за ночь зарос крапивой и терниями… Понял Ханания это знамение и решил исправиться.
Но видно, ему не судьба была…
В то время в Иерусалиме проживал мясник. Раввинский суд, подозревая его в продаже евреям не разрешенного к употреблению мяса, приставил для наблюдения за лавкой некоего ученого. Наблюдатель верой и правдой исполнял свою обязанность, что было не по душе мяснику. Однажды, будучи в сердцах, мясник пустил в ученого топором и рассек ему голову. Лишь по счастливой случайности удалось спасти наблюдателя от смерти. В наказание раввинский суд воспретил евреям покупать мясо в этой лавке… Мясник из мести стал писать правительству ложные доносы на раввинский суд. Судей схватили, бросили в тюрьму, а потом присудили к плетям и изгнанию… Мясник же живет безнаказанно. Народ одним тем доволен, что злой человек успокоился и больше не мстит. Закрыв лавку, мясник занялся ростовщичеством; скуп он был всегда. Над собственным грошом человек не властен: не ест, не пьет, ходит оборванцем. Платье на нем в куски разваливается, но и такое платье он нищему не подарит; авось, продаст ветошнику за медный грош. Завел собак, чтобы нищему и хода не было в его дом…
Сыновей у него не было, а лишь одна-единственная дочь, Хана. Его жена, праведная и благочестивая еврейка, заметив злой нрав мужа, молила Господа закрыть ее чрево и не дать ей сыновей, ибо сыновья обыкновенно походят по характеру и наклонностям на отца; исправить же мужа ей было не по силам. Она терпела в тишине и молчании, а когда терпения не хватило, — муж ее бил и истязал — слегла и почила в мире. Перед кончиной она упросила родных схоронить ее за свой счет, чтобы муж даже места успокоения ее не знал.