He как у людей
Шрифт:
Он притворно покашливает.
— Я ищу Эйдин Гогарти. Ты ее не видела, случай-но?
Девушка встряхивает крашеными прядями и выдвигает ящик под кроватью.
— Ты ее подруга?
Молчание. Наконец она говорит:
— Вроде того, — и начинает скидывать кучу блузок друг на друга с каким-то тоскливым безразличием. — А вы ее отец?
— Да, и мне очень нужно ее найти. Иначе ей мало не покажется, она и так уже влипла.
Девушка пожимает плечами.
— А тебе разве не нужно сейчас быть На уроках?
Девушка не отвечает, и Кевин отворачивается. Надо бы вернуться к поискам, но он в полном тупике: он ведь и так уже обошел
Несмотря на ледяное молчание юной леди, воспитание требует попрощаться с ней; Она пристально разглядывает себя в зеркало, привинченное к дверце тумбочки с внутренней стороны, и мажет под глазами какой-то липкой гадостью телесного цвета из тюбика. Кевин замечает в верхнем углу зеркала наклейку: радужные мыльные пузыри складываются в буквы «БРИДЖ».
— Бриджид Кроу?
Она недоуменно кивает и бросает в сумку неснолыво баночек с компактной пудрой и блеском для губ.
— Ага… — творил Кевин, вглядываясь в ее лицо пристальнее: теперь ему кажется, что веснушки придают этому лицу вызывающий вид. — Ты и сама влипла.
Бриджид презрительно фыркает.
На экране телефона всплывает сообщение от Мика, и Кевин механически читает:
«Мама клянется, что видела сегодня утром, как твоя мама проехала на велосипеде мимо дома! Совсем свихнулась».
Тут же приходит второе сообщение:
«В смысле моя мама свихнулась. Вечером по пивку?»
Кевин убирает телефон в карман.
— Ты, кажется, куда-то собираешься?
— Да, в новую собачью дыру.
Хоть она и старается говорить пренебрежительно, но голос у нее вздрагивает, и Кевин начинает понимать, что привлекло его дочь в этой девушке. Что там у нее за история? Ее имя довольно часто звучало в доме, когда Эйдин в первый раз приехала на выходные, но теперь Кевин не может припомнить ни одной детали, кроме того, что у отца какая-то гламурная профессия.
— Тебя что, исключили?
— Нет.
Значит, соображает Кевин, и его дочери это, вероятно, не грозит. Пока.
— Но ты куда-то уезжаешь?
— Они позвонили моему отцу. Он говорит, что эта школа дерьмо — строгости не хватает. Ему-то откуда знать.
— Ну, видишь ли, мы знаем больше, чем вам кажется. Если мы выходим из себя, для этого обычно есть причина.
— Он здесь даже не был ни разу.
— В школе?
— Ни разу.
— Даже в первый день?
— Нив первый, ни в последний. — Она застегивает сумку и идет к двери.
— Ну что ж, — говорит Кевин, ощущая невольное сочувствие к Бриджид Кроу, несмотря на все дурное влияние, которое она оказала на его собственную дочь. — В общем… Раз так, желаю тебе удачи.
Она шагает к выходу и у самой двери оборачивается.
— Поищите у реки.
— Что?
— Это через дорогу, под мостом. Мы туда ходим иногда после уроков.
45
Они гонят по автостраде, и, особенно после того как бабушка едва не сшибла зеркало обгоняющему их такси, Эйдин то и дело вспоминает растущее папино убеждение, что у Милли Гогарти пора бы отобрать ключи от машины. Одной рукой Эйдин держится за ручку дверцы, а другой стирает из телефона все новые и новые свидетельства нарастающей паники родителей, безуспешно пытающихся ее найти. Вот только что от папы:
«СЕЙЧАС ЖЕ ПОЗВОНИ МНЕ ГДЕ ТЫ»
Капслок не так смущает Эйдин, как вопиющее отсутствие пунктуации.
В Маргите Эйдин не сразу сдалась под напором бабушкиных доводов. Мама с папой — так начала бабушка — совсем не дают Эйдин принимать самостоятельные решения. Верно? Еще бы. Они вообще обращаются с ней как с маленькой, правда? А ведь ей уже шестнадцать. В свое время бабушка знала девушек, которые в этом возрасте уже чуть ли не замуж выходили. Такая назойливая опека совершенно неприемлема — уж она-то, бабушка, понимает это как никто. С ней ведь точно так же обходятся: то лгут ей о несуществующей сделке с полицией, то засовывают в этот дом ужасов, где «клиенты» один за другим дуба дают, а кто еще живой, тот или бред несет беспрестанно, или собирает какие-нибудь дурацкие безделушки. Так может, Эйдин пора уже иметь собственное мнение в каких-то вопросах? Ума у нее для этого более чем достаточно, в этом бабушка уверена.
Все это звучало как-то неубедительно. Потом бабушка сказала, что есть шанс найти Шона, хотя, добавила она, он мог быть и в курсе мошенничества.
— Не думаю, — возразила Эйдин. — Не может такого быть. Но все равно, он же не хочет меня видеть.
— Откуда ты знаешь?
В конце концов бабушка подняла на нее глаза раненого оленя и проговорила нарочито слабым голосом, что и возымело действие:
— Думаю, одна я не справлюсь.
В комнате стало тихо: Эйдин, сраженная бабушкиной беспомощностью, уже начала представлять, как бежит из Дублина, где проблемы наступают на нее со всех сторон, на время, конечно, садится в самолет и летит в Америку. Она никогда не была в Америке.
— Мы ведь улетим самое большее на несколько дней, — продолжала бабушка, — только чтобы сходить в полицию, понимаешь, а твоим маме и папе я потом скажу, что это была моя идея.
— Но мы же даже не знаем, где они. Это просто смешно! До сих пор мы считали, что они в Нью-Йорке.
— Да что им там делать? Это была очередная ложь — просто потому, что все самые крупные больницы в Нью-Йорке. — Бабушка встала посреди гостиной и потрясла в воздухе коричневой багажной биркой, которую стащила у Сильвии несколько недель назад. — Домой она уехала, Эйдин, я даже не сомневаюсь. Сидит сейчас, наверное, в ресторане «Мишлен», три звезды, и уписывает свой ужин в… — Она щурится, пытаясь получше разглядеть бирку. — Что тут написано?
— Клируотер.
— Вот в Клируотере она сейчас и есть. Привет и наилучшие пожелания!
— Ну, не знаю, — сказала Эйдин. — Это как-то чересчур. Это безумие. И у меня и так уже полно неприятностей.
— Вот именно! — Бабушка похлопала ее по рукам, словно считая, что разговор окончен. — Как раз у всех будет время остыть. И, в конце концов, что тебе терять?
Первая задача заключалась в том, чтобы отыскать ключи от бабушкиной машины, которые Эйдин обнаружила на том самом крючке, на котором им и полагалось висеть. Таким образом, Эйдин уже доказала свою незаменимость. Потом началась суматоха со сбором вещей и выковыриванием жалких остатков бабушкиных наличных из треснувших мисок, карманов штанов с начесом, кошельков, две двадцатки нашлись даже в морозильной камере. В общей сложности они насчитали около трехсот евро — плюс кредитка, которую бабушка когда-то взяла, чтобы купить в кредит пылесос.