He как у людей
Шрифт:
Но сейчас, пока они едут в аэропорт, чтобы самовольно отправиться в заграничное путешествие, у Эйдин еще есть время подумать. В конце концов, одно несомненно: после такого на нее наверняка обрушится невообразимая лавина дерьма, даже если бабушка и правда согласится ее прикрыть.
«ГДЕ ТЫ ПОЗВОНИ»
Звонок от мамы, за ним второй, третий, и еще, и еще… Эйдин колеблется: если она сейчас откажется от этой авантюры, это ей все же как-то зачтется. Она бросает взгляд на папину маму: та крепко сжимает руль и глядит на дорогу. Сама Эйдин вот-вот описается от страха, а у бабушки вид совершенно бесстрашный.
Они бросают «Рено» на долгосрочной
— Быстрее всего здесь можно проскочить на инвалидном кресле, — объявляет бабушка таким тоном, будто ей не привыкать проделывать подобный трюк.
Раздобыв кресло, Эйдин катит бабушку мимо гигантской очереди прямо к билетной кассе. Бабушка рассчитывает потратить на билеты неиспользованный кредит за свою отмененную поездку, но процедура оказывается слишком сложной, а времени у них нет. Делать нечего — она извлекает из глубин своего декольте кредитку, и красноватая кожа у нее на груди собирается в складки, словно кузнечные мехи. Им везет: они успевают купить (по астрономической цене) билеты на ближайший рейс — последний рейс во Флориду, на который уже вот-вот начнется посадка.
Эйдин везет бабушку мимо гигантских толп шумно ссорящихся, уже до смерти утомленных путешествиями семейств. С посадочными талонами в руках они становятся в VIP-очередь на досмотр, и служащий аэропорта обыскивает бабушку, а та, наслаждаясь таким вниманием, безостановочно сыплет комментариями, словно не замечая очевидного дискомфорта своего неулыбчивого совратителя. Нечего и говорить, что Эйдин при виде всего этого мучительно краснеет от неловкости.
Она уже и забыла, как часто за бабушку приходится краснеть.
И все же это… почти весело. Проходить через терминал, проверять и перепроверять на мониторах время посадки и номер выхода — не изменились ли (бабушка, с важным видом восседающая в кресле, ничего не понимает в правилах работы аэропорта), держать в руках посадочные талоны (бабушка наверняка посеяла бы их где-нибудь между справочным окошком и женским туалетом) вместе с бумажником, где лежит весь их пугающе скудный запас наличных. Даже подростку понятно, что трехсот фунтов хватит ненадолго.
И все-таки… На ходу бабушка то и дело машет рукой каким-нибудь ребятишкам, и на любой бегущей дорожке люди чудесным образом расступаются перед ними. У бабушки свой способ взаимодействия с миром, пусть даже он явно готов списать ее в утиль, и Эйдин уже начинает этим восхищаться. «Фантастика», — думает она.
«ПОЖАЛУЙСТА ПОЗВОНИ КАК ТОЛЬКО ПОЛУЧИШЬ Я ВОЛНУЮСЬ»
Они уже входят в огромную, недавно заново отделанную зону дьюти-фри, где их попутчики под бабушкино громогласное неодобрение в каком-то безумном раже хватают все подряд: ароматизированные лосьоны для тела, хрустальные вазы, огромные упаковки шоколадных конфет, чехлы для сотовых телефонов, все в зигзагообразных полосках, кошельки с овечками, фарфор, сплошь расписанный трилистниками. Бабушка на все это только фыркает и показывает на холодильные витрины рыбного магазина.
— Во Флориде такого не найдешь, — говорит она, выбирая вакуумную упаковку с копченым лососем.
— Во Флориде нет рыбы?
Стоя за спинкой бабушкиного кресла, можно закатывать глаза сколько хочешь.
— Ирландской нет, птенчик.
— Бабушка, — говорит Эйдин, — где же мы будем это есть? Может,
Эйдин видит бабушкино лицо, и ей тут же хочется забрать свои слова обратно. Она вовсе не хочет ее обижать, просто ей пока трудно представить себе их ближайшее будущее. Мотель? Высотное здание? Палатка на пляже? Для Эйдин Флорида — пестрая мешанина фантазий, порожденных бесконечными голливудскими фильмами и интернетом. С таким же успехом это может быть Лос-Анджелес, Сан-Диего или Атланта. Фастфуд, обросшие щетиной серферы в гидрокостюмах, открывающих грудь ровно настолько, насколько нужно, Диснейленд, оплывшие мужики с золотыми цепями и непременным ящиком пива поблизости, оплывшие тетки в теннисных козырьках, с поясными сумочками неоновых расцветок. Что они с бабушкой будут делать после посадки? Угонят инвалидное кресло и будут изображать детективов в Клируотере? Забронируют номер и будут питаться копченой рыбой, пока не исчерпают свои жалкие денежные резервы?
— Ладно, бери, — говорит Эйдин. — Съедим в гостинице, да?
— Ах ты моя зайка.
— А как насчет сосисок? Можно еще вот эти взять.
— Не беспокойся, я уже взяла.
— Ты положила сосиски в ручную кладь?
— Нет! Кто же кладет сосиски в сумочку, что ты, дружочек.
— Я знаю, бабушка. Но в багаж их тоже нельзя класть. Во-первых, это просто неприлично. Нельзя же…
— Если честно, меня больше беспокоит ветчина.
— Может, ты и яйца взяла, бабушка? Зажарим яичницу перед выходом на посадку.
Бабушка смотрит на нее, вывернув шею и улыбается.
— Ну прямо вылитый отец.
В неласковом свете казенных ламп бабушкины глаза светятся теплотой, но они совсем провалились в бездонные глазницы, которые Эйдин всегда казались самой характерной чертой бабушкиного лица. Какая же она уже старая.
Сумасбродную старую даму Укротить все желали упрямо…— Эйдин, послушай меня… Ты слушаешь?
— Скоро объявят посадку, лучше не задерживаться.
— Сейчас пойдем. Но послушай: пока что нельзя разговаривать ни с мамой, ни с папой. Нужно протянуть время. Вот устроимся там, тогда и сообщим им, что с нами все в порядке. Хорошо? Сейчас важно не навести их на след, понимаешь? Так что никаких сообщений, никаких звонков. Иначе твой отец из штанов выпрыгнет. Первым же самолетом рванет во Флориду, и тогда наша песенка спета, как говорится.
— Не рванет.
— Рванет, дружочек. Ты же его знаешь. Мигом примчится и вернет нас домой, можешь не сомневаться.
— Не примчится, — говорит Эйдин. — Не сможет.
— Еще как сможет.
— Я сделала кое-что ужасное.
— Что, рыбьих глаз ему в кофе подсыпала?
Эйдин смотрит на бабушку. Ей хочется откусить ей голову. Выцарапать глаза.
— Это не смешно.
— Ну прости, детка. Ты права. Прости. Меня занесло.
— Это вообще ни разу не смешно!
Бабушка виновато опускает голову, Эйдин занимает свое место за спинкой кресла, и они молча катят к стойке. Тут же она обнаруживает, что долго сердиться на бабушку почему-то не получается. Да, ее бестактная шутка ударила по больному, но ведь Эйдин и сама хороша, так что, можно считать, получила по заслугам. В конце концов, она ведь и правда уложила женщину в больницу ни за что ни про что. Наделала Дел.