Хелен
Шрифт:
– Омерзительно.
– Что ж, это вполне естественно. А как вам местная пища? Надоела, да?
– Угу. До чертиков.
– Меня страшно занимает, общались ли вы ещё раз с мисс Пиласки. Поразительная женщина. Кстати говоря, ведь я побеседовал с ней. Разумеется, она отрицала все то, что сказала вам, но это вполне типично.
– Док?
– Что?
– Скажите, док, что со мной случилось?
– Понятия не имею, Эддиман.
– Когда я стоял перед вами в кабинете, вы обращались ко мне "мистер Эддиман". Сейчас я стал просто Эддиманом, вы не знаете, что со мной стряслось, и вам даже
Хаймен смерил меня взглядом и кивнул.
– Как давно вы живете в Сан-Вердо, мистер Эддиман?
– Четырнадцать лет.
– Медленно вы учитесь, мистер Эддиман. Очень медленно.
* * *
За день до моей выписки Клэр продала наш дом. Придя в больницу, она рассказала мне об этом. Настроение у неё было подавленное.
– Ничего, малышка, - ободряюще улыбнулся я.
– Главное - теперь мы можем уехать отсюда. Передай Милли Джефферс, чтобы продала всю конторскую мебель и оборудование. Я уже сказал ей, что заплачу за пять недель вперед.
– Блейк, но ведь тебе все это понадобится, если ты собираешься открыть новую контору в Лос-Анджелесе.
– Если до этого дойдет, куплю все новое. Торопиться не стану.
– Да, Блейк, не торопись. Ты - прекрасный адвокат. Только мне стыдно сказать, сколько я выручила за дом.
– Я и сам знаю - тридцать одну тысячу долларов.
Глаза Клэр изумленно расширились.
– Откуда ты знаешь, Блейк?
– Мы купили его за такую же цену - за тридцать одну тысячу. С тех пор цены, конечно, выросли, но ведь для "наших парней" справедливость превыше всего. Они ведь могли запросто уничтожить меня, раздавить, как муху. Но вот пачкаться не захотели. И они вникают во все мелочи. Даже выясняют стоимость дома. Потом отдают распоряжение, которое в Сан-Вердо тут же беспрекословно выполняют. Господи, как я их всех ненавижу!
– Слава Богу, Блейк, мы уезжаем отсюда. И никогда не вернемся. Узнав, что мы перебираемся в Лос-Анджелес, мама так расчувствовалась, что залила слезами всю телефонную трубку. Детишки тоже счастливы. Они ведь у нас никогда даже моря не видели.
– Почему, мы возили Джейн в Калифорнию.
– Ей было всего три годика, и она ничего не помнит. О, Блейк, мне все равно, где и как жить. Я хочу только одного - чтобы мы были вместе. Я хочу, чтобы у нас все стало, как раньше. У нас получится, Блейк?
– Надеюсь. Я постараюсь.
– Больше мне ничего и не надо, Блейк. Ты только постарайся. Больше я ни о чем не прошу.
* * *
За день до казни я поехал на юг, в столицу нашего штата, оставив Клэр заниматься нашим переездом. Мы решили отвезти детишек к матери Клэр, живущей в Пасадине, а сами - поселиться в гостинице, пока не подберем подходящий дом.
Свидание с Хелен мне предоставили без проволочек, хотя условия общения с заключенными были там совсем не такими, как в Сан-Вердо. Комнату для свиданий разделял надвое защитный экран из пуленепробиваемого стекла, а для разговора приходилось пользоваться телефоном. Когда привели Хелен, я так дрожал, что боялся
За то время, что мы не виделись, Хелен не изменилась. На её прекрасном лице не было и следа бледности, присущей заключенным. Даже грубое серое платье не умаляло её необыкновенной красоты.
Подойдя к стеклянной перегородке, Хелен улыбнулась мне, потом взяла трубку и сказала:
– Как я рада вас видеть, Блейк! Ужасно, что с вами такое случилось! Мне страшно жаль, поверьте. Бедный Блейк - вы такой славный.
– Не будем обо мне говорить. Это все в прошлом. Плохо только, что нас разлучили. Но я не теряю надежды. Сегодня я встречаюсь с судьей Салливаном, членом Верховного суда. Я попытаюсь добиться пересмотра дела.
– Бедный Блейк, неужели вы до сих пор не поняли, что закон здесь находится в руках тех людей, которые правят в этом штате? Какое им дело до соблюдения законности?
– Я считаю, что шанс у нас ещё есть, - настаивал я.
– Блейк, никаких шансов у нас нет, и потом мне это совсем не нужно. Я устала и хочу, чтобы все побыстрее закончилось. Поверьте, Блейк, мне и в самом деле ни капельки не страшно.
– Не верю.
– И все мои слова... Вы ведь по-прежнему не осознали их смысла?
– Хелен, ты сказала, что... являешься критиком - в некотором роде?
– Да.
– Она улыбнулась - с сочувствием, пониманием и даже не без симпатии.
– Вы мне верите и не верите одновременно. Вы так боитесь мрака, что не позволяете себе разглядеть лучик света. Да, в некотором роде я и впрямь критик.
– Ты своими глазами увидела наш мир. Как ты его находишь?
– Я ещё мало видела, Блейк.
– Но какое-то мнение у тебя сложилось?
– Зачем вы со мной играете, Блейк? Вы ведь все равно мне не верите.
– Скажи мне, прошу тебя.
– Что мне вам сказать, Блейк? В вашем языке нет таких слов. Зло, грех, скверна - все это бессмысленные понятия. Все не так, Блейк. Как мне это вам объяснить? Вашим людям нравится причинять другим боль, а это противоестественно. Вывернуто наизнанку. Но почему? Почему весь ваш мир вывернут наизнанку?
– Не знаю, Хелен. Я только знаю, что люблю тебя...
– Нет!
Улыбки как ни бывало, а лицо её вмиг стало скучным и невыразительным.
– Не говорите этого больше, Блейк. А теперь - уходите!
Когда Хелен Пиласки говорила таким тоном, спорить с ней было бесполезно. Я встал и зашагал к выходу, но перед самой дверью обернулся. Хелен сидела в прежней позе с застывшим, ничего не выражающим лицом. Как у греческой статуи.
* * *
Судья Салливан терпеливо выслушал мои доводы и - отказал. За ужином я не прикоснулся к тарелке. Вечер выдался прохладный и я почти час бродил по городу. Потом завернул в казино, где мне неожиданно улыбнулась удача - я выиграл в кости девять раз подряд. Знатоки утверждают, что с людьми, безразличными к деньгам, к выигрышам и проигрышам, такое изредка случается. Если бы я ставил по крупному, то заработал бы целое состояние. Однако я довольствовался скромными ставками, и вышел из казино всего на триста десять долларов богаче. Вернувшись в отель, я зашел в бар, чтобы избавиться от части выигрыша. Свински, мерзко напившись, я ухитрился добраться до номера, не сломав по дороге шею, рухнул на кровать одетый, и тут же отрубился.