Херсон Византийский

Чернобровкин Александр Васильевич

14

Дорога на Пантикапей (по-византийски Боспор), бывшую столицу Боспорского царства, который в мое время назывался Керчью, заняла больше времени, чем я предполагал. На соляных промыслах Фритигерн предложил мне продать весь товар оптом. Цену предложил хорошую и с учетом доставки. Я прикинул налоги, которые придется заплатить в Херсоне, и время, которое потрачу на ожидание в готской деревне попутного обоза, и решил принять предложение. Хотелось также посмотреть, какая сейчас будущая Керчь, и узнать расценки на верфях. Может, выгоднее построить парусник у них?

Пантикапей был намного меньше будущей Керчи, но больше нынешнего Херсона. На вершине горы Митридат располагалась цитадель. От нее по склонам спускались террасы, с расположенными на них улицами с домами разного размера.

Город окружали неровным кольцом крепостные стены с башнями и широкий ров. Они были выше, толще и шире, чем херсонские, но, по моему глубокому убеждению, захватить Пантикапей легче. Херсон расположен на полуострове, с трех сторон его окружает море, так что защищаться надо только с одной, а у Пантикапея обратная ситуация. Что у них было одинаковое – это вонь от тухлой рыбы. Хамсы здесь ловили много, было из чего делать гарум.

В город мы въехали в составе Фритигернового обоза. Гот быстро порешал вопросы с налоговым инспектором. Оба остались довольны друг другом. У Фритигерна был двухэтажный дом, покрашенный в зеленый цвет и с красноватой черепицей на крыше. В большом дворе поместились почти два десятка кибиток, после того, как из них выпрягли волов. Всех волов и лошадей, в том числе и моих, его люди отогнали на загородное пастбище. По договору у меня было три дня на разгрузку и покупку и погрузку нового товара. Нам с Аленой выделили комнату на втором этаже, остальные спали в кибитках. У Фритигерна были собственные термы с бассейном размером примерно два на два метра и глубиной метр двадцать. Они мне напомнили турецкие бани. Я попробовал, как делаю аборигены, использовать вместо мыла оливковое масло. Сперва намазываешься им, а потом специальным скребком снимаешь вместе с грязью. Наверное, для кожи так полезнее, но с мялом мне показалось лучше. Алене термы очень понравились, она долго не хотела уходить.

У меня сложилось впечатление, что с тех пор, как стал виден город, она открыла от удивления рот и никак не может его закрыть. Ей все больше нравится новая жизнь, новые яркие впечатление. Действительно, что она там видела в своей зачуханной деревеньке в лесу на берегу реки?! В отличие от отца, который упорно продолжал ходить босиком, она быстро привыкла к сандалиям. Я прикупил ей нарядов покрасивее и подороже, и Алена научилась носить их, как местные женщины, так что ее принимают за свою. Только когда начинает говорить, понимают, что чужестранка. Она быстро учится смеси латыни с греческим, на которой здесь говорят, иногда уже понимает лучше меня. Идет всегда позади меня, как положено жене, хотя я привык, чтобы ходили со мной рядом. На нас поглядывают с интересом и непониманием. Я не молод и не похож на богатого, а она не похожа на рабыню, наложницу. Да и видно, что я нравлюсь ей. У меня на этот счет есть своя теория. В состоявшейся паре внешность одного – душа другого. Если она красива внешне, то он – внутренне, и наоборот. Поэтому двое красивых внешне никогда не уживаются. Алене свою теорию не рассказывал, но она все равно посматривает на непонимающих, как человек, который знает больше. По ее мнению, я намного выше всех окружающих ее мужчин, а она из тех женщин, которые считают, что лучше рожать от старого льва, чем от молодого шакала. Видимо, скоро ей придется это доказывать, поскольку месячные задерживаются.

Я накупил товаров для антов. Теперь уже со знанием дела. Да и денег у меня намного больше, не все потратил. Купил и продукты, в основном муку и крупы, для обмена на солевых промыслах. Соли собирался на этот раз взять больше. Для чего купил еще одну кибитку, и договорился с Гунимундом, готом из деревни, который спасся с ним из Мониного обоза, и еще двумя пантикапейскими готами, которые предлагали свои услуги, что найму их на следующий рейс. Отправимся в него, как сказал Фритигерн, недели через три, так что готы пока могли отдыхать. А я со своими старыми работниками перебрался на постоялый двор в пригороде. Скифы и Семен не любили город, только первые предпочитали степь, а второй – лес. Степь здесь была, поэтому Скилур и Палак отправились туда пасти шестерых волов и трех лошадей, двух своих и одну, которую я решил пока оставить себе. А вот леса не было, так что Семен сидел на постоялом дворе, приглядывал за товаром. Пантикапейским постоялым дворам далеко до Келогостового. Тут нельзя зевать, народ ушлый. Надо отдать должное старому

греку, хозяину этого двора: он сразу предупредил, что расслабляться не стоит. «Администрация не несет ответственность за сохранность вещей, не сданных в камеру хранения». Вот только надежных камер хранения здесь не найдешь.

Мы с Аленой большую часть дня гуляли по городу. Ей всё было интересно. С детским любопытством трогала всё, что можно, и спрашивала обо всем, что нельзя потрогать. В центре площади возле самого большого христианского храма, построенного на мраморном возвышении, оставшемся от языческого, на мраморном столпе, видимо, служившем ранее постаментом какому-то богу или местечковому Александру Македонскому, теперь стоял заросший, со спутанными лохмами до поясницы и бородой еще длиннее, грязный мужик в лохмотьях и что-то тихо бормотал. Наверное, «…снимите меня, снимите меня!» Смердело от него жутко. Почти все бабы-христианки останавливались возле столба и крестились, причитая:

– Святой! Святой!..

Что с дур возьмешь! Впрочем, каков мессия, таковы и поклонники.

Вот баб набралось больше десятка, и мученик поссал в их сторону. Не добил. Избормотался, наверное. Диоген был оригинальнее: дрочил, когда мимо проходила красивая.

– Кто это? – поинтересовалась Алена.

– Столпник, – ответил я.

– А что он там делает? – спросила она.

– Работать не хочет, но жаждет славы и восхищения, – объяснил я. – Есть люди, которые готовы на всё, лишь бы быть в центре внимания.

Это ей было не понятно. Зато в храме понравилось. Женщинам можно было заходить с непокрытой головой: в шестом веке церковь еще не поняла, что они сосуды зла и почаще должны быть с закрытой крышкой. Богатое красивое внутреннее убранство храма произвело на язычницу неизгладимое впечатление.

– Это твои боги? – показала она на иконы.

– Нет, я безбожник, – ответил я.

– Разве так можно?! = удивилась она.

– Можно, – ответил я. – Если дорос до понимания, что человек – и есть бог.

Для нее это было слишком заумно, поэтому спросила:

– Мне можно будет принести ему жертву?

– Ему вряд ли, а вот тем, кто живет за счет него, да. Они берут деньгами. В любом количестве, – рассказал я.

Потом мы обязательно шли в порт или на верфи. Здесь строилось одновременно штук сорок судов разного размера, от ялика до дромона. Свободных стапелей не было. Поэтому и цены выше, чем в Херсоне. Суда были на разных стадиях строительства, так что можно посмотреть за один день весь процесс от начала до конца. Меня поразило, что очень редко использовали скобы и гвозди. Чтобы скрепить две доски, в них прожигали дырку раскаленным прутом, в которую вбивали длинный дубовый колышек. Соотношение длины судна к ширине было примерно три-три с половиной к одному, что говорило о хорошей остойчивости, но плохой маневренности и малой скорости. У гоночных яхт, клиперов этот показатель шесть к одному. В эту эпоху главное было не утонуть, а спешить некуда, жизнь и так короткая.

15

Мы опять едем по степи. Теперь она пожелтела, выгорела под палящим июльским солнцем. Волы вышагивают медленно и лениво, почти не поднимая пыли. Шестнадцать кибиток Фритигерна идут первыми, за ними четыре, принадлежавшие греку Диофанту – щуплому старичку с кустистыми бровями и длинным горбатым носом, суетливому перестраховщику. Последними следуют три мои. Гот предлагал занять место сразу за ним, но я отказался. Сзади больше возможностей для маневра. В авангарде опять скачут трое всадников Фритигерна, по бокам – две пары, а в арьергарде – мои скифы. Они теперь верховые охранники. Вместо них на арбе, которая едет замыкающей, два пантикапейских гота. Гунимунд и гот по имени Хисарн из готской деревне – на первой моей кибитке. Сейчас я еду на коне рядом со средней кибиткой, потому что кажется, что так прохладнее, чем даже под шатром кибитки. Там сидит Алена, что-то шьет. Наверное, пеленки. Уже ясно, что она беременна. Узнав об этом, Семен стал относиться к ней отчужденно и чаще поглядывать вдаль задумчивым взглядом. Не трудно было догадаться, о чем он думает. Я сказал ему, что отпущу по приезду к антам. Теперь я и без него обойдусь. Алене тоже не до него, у нее своя семья. Семен повеселел. Иногда поет песни на своем языке, наверное, что-то похабное, потому что слышу приятные русскому уху слова, а его дочь хихикает.