Херсон Византийский

Чернобровкин Александр Васильевич

Утром первым переправился Фритигерн. Товара в его кибитках стало меньше по объему и весу, но, уверен, намного дороже по стоимости. Наверное, еще и солью догрузится на промыслах. Потом перевезли Монин обоз. У него стало на две кибитки больше. В них везли мало товаров и много детей-рабов. Кибитки эти шли во главе его обоза, а хозяин ехал на третьей, следил, чтобы никто не убежал. Моня хвастался, что получит за детей в Херсоне в десять раз больше и станет богатым. В любом случае новые две кибитки – его собственные. Из старых, как минимум, одна тоже его. Так что можно будет отправлять с обозом других, а самому сидеть в городе, под защитой византийских солдат.

Когда переправилась последняя кибитка, старший паромщик подошел к гунну, который утром опять занял пост на берегу реки, и что-то ему сказал, показав еле заметным кивком головы на обоз иудея. Гунн сразу сел на коня нормально и неторопливо поскакал в степь. Старый паромщик подошел к Фритигерну и что-то и ему сказал. Гот переспросил, выслушал ответ, затем дал паромщику серебряную монету.

Ко мне паромщик не стал подходить.

Я бы и не дал ему монету, потому что понял, что назревает. Паромщики предложили гуннам коней на обмен, те их узнали и задали несколько вопросов, не ответить на которые было чревато. Вот паромщик и ответил. А заодно заработал на инсайдерской информации, слив ее старому и надежному клиенту Фритигерну. Перед выездом я потренировал личный состав, как надо действовать в случае нападения. Семена научил пользоваться моим старым арбалетом. Он быстро схватывал, поскольку тренировался каждый день. Из брони у него только железный шлем и моя стеганка, но на пару выстрелов Семена должно хватить.

Я ожидал нападения в той балке, где подстрелил двух гуннов. Команда была предупреждена, арбалеты в боевом состоянии. Я заметил, что и Фритигерн принял меры: его всадники, раньше скакавшие в авангарде, теперь перебрались в арьергард, замедлили ход, увеличив расстояние между своим обозом и Мониным метров до ста, а раньше скакавшие с боков и на большом удалении, теперь прилипли к кибиткам. Я тоже приказал Семену придержать волов, увеличив дистанцию до последней кибитки иудея метров до ста пятидесяти.

Гунны напали в другом месте, когда я уже решил, что проскочили или что сделал неправильные выводы из увиденного у реки. Мы ехали по вершине холма. Справа, метрах в трехстах от нашего пути, находилась другая балка, уходившая вниз, с дороги было видно только ее начало. Когда оттуда выскакали первые всадники, я крикнул Семену:

– Гунны! Влево! – а сам с арбалетом спрыгнул с кибитки, перебежал к задней ее части, крича скифам: – Гунны!

Семен развернул волов так, что они стали под углом к дороге, остановил их и спрыгнул влево, чтобы между ним и нападающими была кибитка. В ней лежала его дочь. Примерно посередине кибитки была впадина, в которой мы с ней спали. Там и было ее место по боевому расписанию. Фильмы про суперменш она не смотрела, так что не верила, что справится с мужиком. Скилур уже стоял за арбой, натягивал лук, а Палак подвел своих волов почти впритык к кибитке и встал рядом с родственником.

Я надеялся отсидеться за кибиткой и арбой. Гуннов было всего человек семьдесят. Они скакали, протяжно завывая, наверное, подражали волкам. Вела их месть, так что могли оставить нас в покое. Но пять человек сразу отделились от отряда, поскакали в нашу сторону, натягивая луки. Я выстрелил из-за кибитки, с колена. Бил в переднего, целясь в живот. Болт полетел снизу вверх, гунн, привыкший к стрелам из лука, которые летят практически по прямой, заметил в последний момент, уклониться не успел. Я перезарядил арбалет. К арбе подскакали всего двое. Оба выцеливали скифов, которые спрятались за груз на арбе. Гунны собирались объехать ее справа. Я снял ближнего. Палак, увидев это, быстро переместился к передней части арбы, отчего второй всадник оказался к нему правым боком, и всадил в него стрелу. На гунне была кольчуга, но она не спасла, стрела влезла почти по оперение. Он начал поворачиваться к нам, через силу держа свой лук натянутым, и Палак всадил ему вторую стрелу в лицо. Ее наконечник вылез с тыльной стороны металлического шлема.

Я перебежал к передней части кибитки. Там стоял, согласно моей установке охранять дочь, Семен с заряженным арбалетом. Рука его нервно подрагивала. Видимо, не часто приходилось биться, если не впервые.

Впереди нас гунны добивали Мониных охранников. Девять его кибиток стояли на дороге, а гунны сновали между ними, стреляя из луков и рубя мечами. Двое были близко к нам.

– Стреляй! – приказал я Семену, показав на них.

Он выстрелил и попал. А я промазал, потому что всадник неожиданно шарахнулся в сторону. Мы быстро перезарядили арбалеты. Монины кибитки уже развернули и погнали в сторону балки. На дороге остались трупы охранников, нескольких гуннов, двух лошадей и Мониного мула. Наверное, гунны считали, что такая шутка природы, как мул, не имеет право на существование. Я решил было, что на этом сражение и закончится, но в нашу сторону поскакала группа гуннов, человек десять. Впереди скакал воин в тяжелом доспехе поверх кольчуги. Наверное, уездный предводитель команчей. Его конь тоже был в доспехе из костяных пластин. Предводитель не верил, что стрела, выпущенная не гунном, может причинить ему вред, и, если и заметил болт, проигнорировал его. Поэтому, проскакав еще метров десять, свалился с коня. С расстояния менее пятидесяти метров мой новый арбалет прошибет два таких доспеха и кольчугу в придачу. Рядом с ним, благодаря Семену, свалился второй, который собирался помочь своему командиру. Остальные, уклоняясь от скифских стрел, развернулись и помчались вслед за бывшим Мониным обозом.

– Быстро собирайте трофеи, – приказал я Семену и скифам, а Алене сказал: – Бери вожжи, догоняй обоз Фритигерна, а я поведу арбу.

Палак и Семен обирали трупы, грузили собранное на лошадей, которых Скилур ловил и подводил к ним, а потом нагруженных отводил к кибитке или арбе и привязывал. Всего набрали девять лошадей. Учитывая, что под одним из нападавших на нас

конь был убит, мы прихватили двух чужих Но Фритигерновы люди на них не претендовали, значит, кто-то из Мониных убил ездоков. Палак и Семен раздели и несколько трупов его охранников. Ни самого иудея, ни его тело не нашли. То ли он еще жив, то ли труп прихватили из-за доспехов. Коня, доспехи и оружие гуннского предводителя вместе с окровавленными арбалетными болтами Скилур передал лично мне. Шлем был конический, с небольшим козырьком, наклоненным вперед, наносником и усиленными наушниками, и кольчужной длиной бармицей, которая застегивалась с одной стороны, закрывая нижнюю часть лица, и ожерельем ложилась на грудь, плечи и спину. Доспех, длинной мне до коленей, имел рукава до локтей и состоял из чешуй средней величины с ребром жесткости, прикрепленными тремя заклепками к кожаной основе, внахлест, снизу вверх. На плечах более толстые, выгнутые пластины, напоминающие погоны. Внизу спереди и сзади доспех имел разрезы, чтобы можно было сидеть в седле да и просто сидеть. К нему прилагались кольчуга «шесть колец в одно», длинной мне до коленей и рукавами почти до запястий, и тоже внизу разрезанная спереди и сзади, а так же налокотники, наколенники и шинные – из сваренных ковкой полос – наручи и поножи. Предводитель гуннов был мелковат для этих доспехов. Интересно, где и как раздобыл их? Уж явно не купил: у него таких денег за всю жизнь не будет. Думаю, достались от предка, который добыл во времена, когда гунны были едины и сильны. Я оставить доспехи себе. Его меч и кинжал были из хорошей стали, но ничего особенно. А вот к гориту с длинным луком внутри было пришито золотое украшение – солнце с двенадцатью лучами упирающимися в кольцо. Да и лук потолще и подлиннее, чем у гуннских мальчишек. Колчан со стрелами и щит тоже не впечатляли. Зато жеребец был под стать доспехам. Обычно у степняков лошади мелкие и не быстрые, но, говорят, очень выносливые. Этот мог возить рыцаря в латах. Судя по тому, что проглядывало в просветы доспеха из белых костяных пластин разного размера, масти он был гнедой, с черными гривой, полосой по хребту и хвостом. Норов дикий, агрессивный. Мне такой конь ни к чему. Наверняка, за него хорошо заплатят. Я привязал его сзади к кибитке, а рядом – коня тоже не маленького, но поспокойнее, чтобы по пути потренироваться в верховой езде. Скифам показал на остальных коней и сделал широкий жест:

– Выберите себе по коню. Я ведь вам обещал.

Всё-таки они еще дети: заорали от радости так, что Фритигерновы охранники, которые свежевали убитую лошадь, отвлеклись от работы, чтобы посмотреть, что случилось. Среди них был и Гунимунд. Чему я не удивился. Он ехал на первой кибитке, наверняка его предупредили, а может, сам догадался, и помогли отбиться от гуннов. Гунимунд тоже не удивился, что я целости и сохранности и трофеев добыл почти столько, сколько их обоз. Они взяли с десяток лошадей, десятка два доспехов, в том числе с Мониных людей, потеряли четырех человек, но пополнились двумя готами, Гунимундом и еще одним из деревни.

А вот Фритигерн удивился, что я цел и невредим.

– Тебя предупредили? – спросил он.

– Нет. – ответил я и добавил с улыбкой: – Но я видел, как предупредили тебя.

Он гмыкнул смущенно и сразу перевел разговор:

– Надо поторопиться. Как бы опять не напали.

– Не нападут, – уверенно ответил я. – Они потеряли треть отряда. Для мести – это нормально, а для захвата добычи – слишком много.

Вечером на стоянке я дал Алене задание смыть кровь с доспехов, а сам перебрал трофеи. Думаю, навара будет больше, чем от торговли. Война – дело прибыльное, если победил. Одну из трофейных кольчуг отдал Палаку, а свою – Семену, забрав у него стеганку. Обоим скифам предложил обменять, если хотят, свои гуннские луки на те, что мы захватили. Что они и сделали с удовольствием. У них, оказывается, были всего лишь охотничьи. Боевые луки еще туже и длиннее. Лук предводителя достался Скилуру. Также они получили по второму колчану со стрелами и кинжалу, а Семен – меч и нож. Теперь у меня все охранники в железной броне и с хорошим оружием. Из них две трети – на собственных лошадях. Скифы поснимали скальпы с убитых ими врагов и подвесили их к седлам. Почему-то я был уверен, что этим только индейцы грешили. Ну, ладно, чем бы дитя не тешилось…

Утром я надел кожаные штаны, шелковую рубахи, поверх нее – стеганку, обул сапоги, к которым не прикасался с Херсонеса, с помощью Семена облачился в кольчугу, чешуйчатый доспех, прикрепил наручи, налокотники, поножи и наколенники, опоясался палашом и кинжалом. Скилур повел коня, облаченного в доспехи из костяных пластин. Неловкость, с какой я взобрался на коня, отнесли на счет доспехов, немного сковывающих движение, хотя их вес я почти не чувствовал. Мне дали щит и копье. Я сперва погарцевал неподалеку от кибитки, радуя Алену. Судя по ее восхищенному взгляду, гляделся круто. Аника-воин, твою мать! Знали бы они, что я не умею с коня колоть копьем и боюсь махнуть палашом, чтобы не отрубить коню ухо. Надо срочно учиться. И я поскакал вперед, мимо кибиток Фритигерна, под задорный свист его охранников. Отъехав подальше, остановился у небольшого островка кустов и деревьев, потыкал копьем в стволы, отрубил несколько веток палашом и убедился, что ничего сложного нет, а точность придет с опытом. На поединок с другим всадником меня, конечно, пока рано выставлять, но в общем строю на что-нибудь сгожусь. Я повернул коня к дороге, по которой приближался обоз и поехал медленным шагом. Упражнялся всего-ничего, а уже мокрый от пота. К этому тоже надо привыкать.