Хейанке
Шрифт:
Собственно, я и сам не знал, как мне найти эту гребаную симэнава. Вот где, скажите, на небольшой территории с десятком ветхих деревянных домов можно спрятать небольшую веревку с узлами? Единственное и логичное решение — закопать ее в землю, но у меня нет роты кинологов с розыскными собаками. Да даже если бы и была, что им всем давать нюхать для поиска? Не кинологам, в смысле, а собакам. Только смех смехом, а ситуация удручающая. И дома тоже обыскивать бесполезно: их каждые двадцать лет сжигают. Участок в пару гектаров можно перекапывать долго, но я и не собираюсь этого делать.
Та страница открылась мне не просто
«Итак, что мы имеем? — я еще раз оглядел потрескавшуюся арку, вздохнул и, не торопясь, направился на территорию комплекса. — Симэнава, скорее всего, спрятана тут давно, а значит, нужно поискать то, что могло просуществовать тут несколько сотен лет. Из такого на ум приходит только алтарь и изваяния Солнцеликой. Алтарь — это сердце любого храма, и во время «обновления» его выносят из главного здания. Деревянные изваяния Салисэ тоже никто не посмеет сжигать, а их, наверное, в этих помещениях хватает. Есть еще одно — центральное, каменное и оно как раз стоит по центру комплекса, по дороге к главному зданию. Вот с него и начну свои поиски».
При взгляде на изваяние старой подруги в голову сразу почему-то приходил памятник Грибоедову на Чистопрудном бульваре. Размеры примерно такие же, и постамент цилиндрический с квадратным основанием. Только вместо русских букв — вязь полустертых иероглифов, и поза у изваяния, понятно, другая. Салисэ стоит, приподняв подбородок, разведя в стороны руки и обратив их ладонями вверх. При всем при этом, она реально похожа сама на себя. Не на валькирию, а на обычную девушку. Очень красивую обычную девушку…
Остановившись в десяти метрах напротив, я поднял взгляд и посмотрел на нее снизу вверх. Не знаю… Возможно, простояв какое-то время так у меня получится догадаться? Нет, сама Салисэ вряд ли что-то подскажет, поскольку защита Воина закрывает город от всех богов, но, может быть, я и сам что-то найду? Ведь если одна из веревок как-то относится к солнцу, значит, она появилась до ухода богини!
Нет, вряд ли это изваяние стоит здесь четыре тысячи лет. Ни один камень столько не выдержит, но Салисэ похожа сама на себя, а значит, этот памятник могли постоянно копировать. Для мастеров-заклинателей это, наверное, не так-то и сложно. Вот только что… Что я собираюсь увидеть?!
— Не часто встретишь у нас в святилище самураев… — сухой надтреснутый голос оторвал меня от созерцания памятника. — Солнцеликая Госпожа никогда не одобряла убийство собратьев…
Говоривший был мужчиной тридцати-сорока лет. Среднего роста, сухощавый, с круглым лицом и спокойным проницательным взглядом. Одет в оранжевую монашескую кашаю. С резным черным костылем в правой руке и круглым золотистым амулетом на груди, который, по-видимому, изображал светящее солнце.
Он наблюдал за мной уже минут пять, и я специально делал вид, что ничего не замечаю вокруг. Ждал, пока заговорит сам, и вот оно наконец случилось.
Вздрогнув, словно от неожиданности, я повернул голову и рассеянно
— Простите?
— Я Тагути Рюу, — представился монах. — После трагической гибели госпожи Мигуми выполняю обязанности дзинсу нашей Солнцеликой богини.
— Таро Лисий Хвост, — я кивнул служителю и тяжело вздохнул. — Да, мне уже известно об этом ужасном преступлении. Тагути-сан, примите мои соболезнования.
Одновременно с этим я напряженно ждал, что дзинсу во мне что-то почувствует, но этого не случилось. Салисэ, очевидно, прикрыла меня и от своих. Ну да, она же говорила, что верить тут нельзя никому, поэтому предосторожность разумная.
— Да, мы все скорбим, — монах покивал и со вздохом посмотрел мне в глаза. — Уверен, что Мигуми-сан получит хорошее перерождение. Но давайте не будем о грустном. Лучше скажите, что привело вас в святилище Солнцеликой?
Ну вот, именно на такой вопрос я и напрашивался. Теперь главное — правильно сымпровизировать. Я поправил ножны на поясе, поклонился изваянию, как бы прощаясь, снова посмотрел на монаха и пояснил:
— Два дня назад мы по велению Его Величества прибыли с братом из Ки. В землях Ясудо очень ценят Светлоликую Госпожу, и я, выезжая сюда, решил посетить ее главное святилище и поклониться всем изваяниям, которые здесь у вас есть. И еще очень хотелось бы взглянуть на алтарь…
Да, наверное, мне повезло сходу познакомиться с дзинсу, но этот трюк сработал бы с любым из монахов. И ведь никто не почувствует в моих словах и капельки лжи. Я ведь и правда очень чту Салисэ. Возможно, даже больше, чем все они вместе взятые.
— Из Ки? С братом? — дзинсу нахмурился, в глазах его что-то мелькнуло. — А ваш брат…
— Князь Ясудо Нори, — подсказал ему я. — Он претендует на руку дочери Императора.
— Вон оно, значит, как… — растерянно покачал головой Рюу. — Князь все-таки решился приехать?
— Что значит «решился»? — непонимающе поморщился я. — А кто бы в подобной ситуации отказался?
Все я, разумеется, понимал, но монаху это показывать совершенно не обязательно. Однако его реакция на наш приезд достаточно интересная. Возможно, получится что-то узнать?
— Вы просто не понимаете, — дзинсу смутился, но мгновенно взял себя в руки и, посмотрев мне в глаза, предложил: — Давайте поступим так: я сейчас познакомлю вас с братом Мичи. Он проведёт по территории святилища и покажет четыре оставшихся изваяния нашей Светлоликой Госпожи. К алтарю можно будет приблизиться послезавтра. В главном здании ещё не завершён обряд очищения, который мы провели после убийства Мигуми Аои. Сейчас алтарная закрыта и туда не могу зайти даже я.
— Спасибо! — я благодарно кивнул. — Мне, право, неудобно…
— Не стоит благодарности, господин самурай, — монах оперся на свой костыль и сделал приглашающий жест. — Пойдёмте! А по дороге я вам кое-что расскажу.
— Да, конечно, — я поправил ножны на поясе и пошёл рядом с дзинсу по дорожке, ведущей направо от изваяния.
Какое-то время Рюу молчал. Монах шёл, опираясь на палку, и на его лице лежала печать невеселых раздумий. Двигаясь так, мы обошли две квадратные клумбы с торчащим между ними булыжником, прошли мимо сарая, возле которого на специальных ковриках медитировали трое монахов и, повернув направо, оказались на небольшой лужайке, в центре которой стояло ещё одно изваяние.