Химера, дитя Феникса
Шрифт:
— Дык народ кликнул. — Вжав голову в плечи, воровато огляделся тот. — А кто именно, то мне неизвестно, не запомнил.
— А на одёжке, случаем, не королевская лилия была?
Глядя на испуганные глаза тюремщика и применив Талант, Я получил ответ на свой вопрос.
— Дай тебе Отец-Небо и Мать-Земля мира и здоровья, за заботу о заключённых под стражу. Бывай, пойду виру собирать, глядишь, успею за седмицу, а? Как думаешь?
— Трофеи очень любит старьевщик Жак, что у стены промышляет поделками, иди с Храмом, и так меня под плети чуть не подвёл. И не держи зла,
— Пойдем перекусим да слухи послушаем. Угощаю, когда ещё смогу по мордам тюремщикам дать? Грешно не отметить, — подмигнув глазом, сказал Третьяк.
— А старшие братья твои где?
— Дык сгинули. В пустоши один остался, второй на мятеж ушёл, там его и упокоили. А ты как познал, что я не один? Это Талант?
— Это имя твоё, значит третий. Старший Первак, второй Вторник или Вторяк. Затем ты. Обычно в таких семьях, если земля даст, много детей, до семи, а то и более.
— Шестеро нас было. Маменька боялась седьмого носить, оттого что Папенька у нас тоже седьмой был. Так что младшенький мог много бед принести. Осталось только двое. Я и Марфа. Вот и корчма та, что целая, тут наши, должно быть. Заходь.
Корчма пахла потом, кислой хреновиной [4] и разлитой бражкой. Сдвинутые столы, разной высоты, засыпаны лоханками со снедью и перевернутыми пустыми кружками. За столом — порядком захмелевшие ребята из выводка и незнакомые мне люди. По кругу шла братина, наполовину пустая. Местами люди лежали на столе или на свободных лавках, икая и громко отрыгиваясь.
Нас заметили, и кто-то громко крикнул:
— Да это же два героя: Светоч и Третьяк Дырявое плечо. Вот так встреча, айда к нам!
Удивление, безразличие и стыд. А вот со стороны отдельного стола потянуло повышенной заинтересованностью, с толикой растерянности. Так и есть — серая личность со знаком Пастыря на рубахе. И впрямь Курва. Сонный и помятый соглядатай быстро отвернулся, с повышенной скоростью наворачивая овощи. Хозяин корчмы, с крестом на шее, заполнял кружки и следил за порядком.
— Не ожидали тебя увидеть. Таран говорил: ты совсем плох, да и ветераны сказывали, что тебя теперь совсем не достать, высоко взлетел.
— Я ближников не бросаю, с утра Куницу видел и Тарана. Живы-здоровы. Как ветеран Смит? Кто проведывал?
Ответом мне были потупленные взгляды и волна стыда и раздражения.
— Нас же вчера упекли в Остроге, да и Олег обещал лекарей лучших нанять. Тарана мы видели, пожелали скорейшего возвращения. Да ты падай, голодный небось?
— Гарик, принеси завтрак на двоих и выпить.
— Мне воды только. Нельзя пока хмельное.
— И воды моему другу, лучшей, — поправил заказ Третьяк.
Принесли жратву и воду с лёгким овощным привкусом. Пока ел, внимательно смотрел по сторонам да слушал. В основном пьяные байки, истории из жизни да планы на завтра.
Немного перекусив, спросил:
— За чей счёт гуляете? Олег дал? Или свои прожигаете?
— Дык у нас посвящение, вроде заведено угощать за так. Вчера также было, никто на утро не спросил.
— Трофеи остались? Нужно продать,
— Мои трофеи. Мне и решать, что с ними делать. Ты вон у своих благодетелей попроси.
— Мы — стража, за своих горой. Брат за брата, так ты говорил у моей лавки в лагере? Что же спасибо за науку, слова забери, потом их кому-нибудь отдашь.
— Я там кровь лил, братьев терял, а ты по лесу трусил. Скольких ты упокоил?
— Одного короля только. Но ты прав, пойду поищу других, кому выводок важнее костей и зубов.
— Ах ты, сука, да он, чтобы просто к ближникам зайти, с себя куртку и обувку снял. А ты… Тьфу…
— Не знал я. Чивой орёшь-то. Пройдусь до трактирщика, поспрошаю за оплату. — Пьяно оторвав тело от лавки, вой поплелся к стойке.
За то время, что мы общались, со спины зашёл соглядатай.
— Други, славно вчера посидели, и рубака вчера знатная приключилась. Угощаю, у меня сегодня дочь родилась! — фальшиво улыбался, принимая поздравления.
— Спасибо, но нам на сегодня хватит. Не то весь выводок в Яме под вирой сидеть будет. Прикупи дочурке чего-нить лучше, — отозвался Я. — Туточки все парни горячие, им бы только знать, кто гвардию вызвал. Враз упокоят. Щас сил наберусь и прознаю, не даром меня Путеводным кличут, найду дорожку до злодея. Да и примета есть уже, осталось погулять поискать.
— Какая примета? — ужаснулся тёмный. — Я туточки всех знаю, подскажу, если что.
— Чета у него тяжёлая была, вот-вот разрешиться должна, да знак на рубашке был. Щас сил мало, не берусь, потом точно скажу, какой. Пока знаю, что цветок, что на болотах растёт.
— Найди его, Босик. Я ему лицо помну крепко. А потом в болоте и притопим, чтобы цветок лучше рос, с воротами я договорюсь, — подыграл мне Третьяк.
— Щас доем и начну к Богам и Храму обращаться, до обедни управлюсь, — промолвил Я, зевнул крепко, и принялся шептать заговоры.
Темника как ветром сдуло.
— Как прознал? — спросил Третьяк.
— По запаху гнили. Узнай у своих, он вчера в корчме наливал парням, да над Тараном потешался? — робко попросил воротчика.
— Он, как утек, сам ответил на твой вопрос. Да и сидит в корчме, что другому отцу служит. Да уж, Светоч, не по годам ты умен. Тебе 12 зим-то есть?
— Я робкий был всегда, не знаю, Талант это или что иное? Как подменили меня, на ощупь вроде тот же. Род свой помню, а вот поступки чужие. Наверное, нужно причастие сделать, может, дух во мне чуждый.
— Маменька у меня из огородников сама. Так вот, говорит, растёт помнидоринка, овощ такой синий, с кислыми семенами, и не лезет из него цвет. Так вот, она ему нижние ветки обрывает, а тот с испугу вверх и ползёт, и цветом обрастает, потом урожай даёт хороший. А ежели переусердствуешь, то мрёт на глазах. Так и с тобой за семь дней, что я слышал, ты многого лишился. Рода, дома, друзей потерял да спокойный честный труд. Лишения тебя не убили, а лишь ускорили твоё взросление. Вот щас отвернуться от тебя и послушать, так ты глаголешь, как взрослый муж, годиков двадцати, а то и двадцати пяти. Повернуться вспять, а тут десять лет от силы.