Химера, дитя Феникса

Кузиев Эд

В долине роща расцветает,

Там соловей весну встречает,

Он будет петь не для меня.

Возничий пел в небо, а крупные слёзы градом текли по-старому, обветрившему лицу, оставляя широкие полоски и падая на пыльную куртку. Следующие строки возничие подпевали уже в голос:

Не для меня журчат ручьи,

Текут алмазными струями,

Там дева с чёрными бровями,

Она растёт не для меня.

Зачинщик

захлебнулся редкой мужицкой слезой, закрыв глаза ладошками. Многие и сами тайком стирали слезинки, проклиная Начальника Обоза, но оттого песнь стала более глубокой, рвя душу в клочья.

Не для меня цветут цветы,

Распустит роза цвет душистый.

Сорвёшь цветок, а он завянет.

Такая жизнь не для меня.

А для меня кусок свинца,

Он в тело белое вопьётся,

И слёзы горькие прольются.

Такая жизнь, брат, ждёт меня…

Возничий справился с волнением и хриплым голосом прокричал:

— Такая жизнь, брат, ждёт меня!

Справив тризну, обоз затих, лишь шмыгали носы, скрипели телеги да цокали копыта бычков.

Петро смотрел на меня мокрыми глазами и, не выдержав, спросил:

— А тебя что, не проняло?

— Я свои уже все выплакал…

Читать не хотелось, и Я изредка кидал взгляд в лесолесье, ища опасность. Но и её не было, многочисленные охотники и собиратели опустошили округу на многие вёрсты вперёд. Я сидел и обдумывал свою ночную встречу с седобородым Свадаром. Что он хотел сказать своим вопросом? От чего предостеречь своим советом? Зачем эти загадки, от которых пухнет голова?

За пару вёрст услышали гам, говор множества голосов да окрики. Надпись на деревянном щите вещала о том, что каждую четвертую седмицу тут проходит малый торг, а каждую восьмую — большой. До торжка мы добрались к обедне. Выскочил служка, быстро объяснил, где отведённая для нас стоянка, и был таков.

Зазвучали приказы и окрики, защёлкали кнуты, понукая бычками. Хмурое настроение сменилось рабочей суетой. Телеги ставили в ряд, пред ними собирали Лавки и выставляли товар. Олег суетливо приписывал к каждому торговцу отряд из Следопыта и Стражи или, если товар тяжёлый, Волокушу и Стража. Мне досталась лавка Еремея, что выставил вместо себя служку. Приятным подарком стало, что со мной несли службу Таран и Куница, видать, Септ посчитал, что с ними меня горестные мысли будут не так докучать. Следопыт поначалу хотел поёрничать, дескать, высоко взлетел, но видя моё радостное лицо при встрече, быстро убрал язву до другого случая. Чуть позже разнесли снедь и воду со строгим наказом — принимать еду только от своих. Еремей, подвязав лицо тряпицей, пряча увечную щеку, пошёл смотреть чужие товары да прицениться к закупу или обмену. Септы разобрали себе Лавки по душе: Олег с Михеем — украшения, брошки и цепи; Вязь — торговцев оружием из железа и бронзы. Марук с иноземцем и Адель — пряности, вытяжки из цветов и благовония.

Тем временем торгового Люда прибавлялось. Время от времени подходили тёмные личности с жаждой поживы, в те моменты Я стучал ножом по лавке, а побратимы выходили вперёд, положа руки на оружие. Но больше было честного Люда и Торгашей. Приценивались, сбивали торгом стоимость, но в отсутствие Еремея

ни мы, ни приставленная служка цены не опускали. К вечеру начался хороший торг, купцы рвали волосы, доказывая, что товар хорош, доходило до драки, но было больше вида, чем крови или увечий, так потискали друг друга, зато потом торговались мягче и чаще шли на уступки. Поначалу Таран лез разнимать, потом плюнул и подначивал драчунов. Еремей остался доволен первым днем. Завтра выставит товар лучше и подороже, тот, кто пришёл с монетой, её спустит в последний, третий день, а кто с товаром одного типа, такие, как торговцы железом, али солью, будут только спускать цену, дабы идти пустыми или с обменом. Больше всего выделялись простые Люды, те, что пришли сторговать нехитрую утварь или поделки для того, чтобы закупить нужные селу вещи, таких часто дурили в сдаче или подкидывали порченое али с изъяном. Но в Лавке, где стояли наши вои, такое не проходило. Купцы морщились, ругались, но после первого случая, когда обман вскрыли, отдали всё по совести, бедного покупателя стало больше. В итоге, прибыток всё же был.

Первый случай воровства вскрылся ближе к поздней вечере: поймали мужа за руку, вызвали Септов. Вину определили и, сразу тут же на лавке, рубанули кисть. Перетянули бечёвкой, останавливаясь кровь, и пнули под зад.

В толпе мелькнула одноглазая фигура с серьгой в ухе. Я отправил Куницу за Олегом, а сам начал смотреть за лихим людом.

Септ пришёл один, а под прикрытием телег прятался Вязь с десятком воев.

— Кого увидел, глазастый?

— По приметам тот, о ком Игнат говорил. Одноглазый с серьгой в ухе.

— С кем общался? Людей с ним много?

— Лихих много, но подле него никого не видел.

— Старший Обоза пропал, дошёл до нужника и сгинул. Не иначе к своим метнулся. Хотя, я думаю, нас потравить да пощипать захотят, засада если только на обратном пути будет. Тут, на торжке, дорого брать на меч, проще разъездных ловить. Так резона больше.

— Куница, братко, пройдись по Лавкам, скажи ребятам, чтобы баб, хмельное и еду не брали. В городище возьмут то, что тут три цены стоит.

С наступлением сумерек Лавки стали закрываться, купеческий люд убирал товар, прятал казну. Выставлял охрану. Начался ночной торг того, что запрещено купить, за что можно было получить Суд. Подходили мальцы, предлагали баб, дурман и бражку. Следом шли торговцы зельями, ножами, запретными знаниями, орудиями, такими, как кистень, гасило, метательные топорики и яды. Видя на мне знак Септы, бежали, как от пожара.

Ночью нас сменили до утра, Вязь выставил сигналки и флажки со склянками, запнёшься об такой, по всему лагерю такой гомон пойдёт, что Мёртвого разбудить можно.

"Если Мать-Земля услышит тебя и примет твою жизнь в обмен на одну твою просьбу, что ты дашь этому миру? Не торопись с ответом, я спрошу тебя при нашей второй встрече! " — Слова Свадара не выходили из головы.

Любовь? Она есть у Люда, но понимается по-разному, кто-то её может купить, кто-то — продать. Есть те, кто берет её силой, а разве так можно?

Вера? Вера в кого? В богов? Как оказалось, верят в разных Богов, даже если они называются одинаково. Мать сыра Земля, перед её ликом нельзя сквернословить, лгать, поворачивать клятвы и обеты. Даже отцы Церкви этим грешат, что же говорить про более глухие поселения.

Надежда? Опять же надеяться народ будет на чудо, оно произойдёт, второму по душе иное чудо, и он погасит своей вспышкой желания остальных. Это, как в нашем родном контейнере. Сестричке холодно постоянно, братьям жарко. Не угодишь не одним, так другим.