Химио?сити
Шрифт:
Хи при этом усаживалась по-турецки, прямо на улице – на специально принесённое покрывало. Словно на пикнике.
Длились эти сеансы около часа. Хи читала ему книгу или отвечала на вопросы и интересовалась сама.
Рассказывал он скупо. Да, житель далёкой подземной фриланс-лаборатории, населённой исключительно невыросликами. Да, отправлен повидать внешний мир – обычай у них такой. Что-то вроде экзамена на зрелость. Юноши и девушки, такие как он, что отправляются во внешний мир, не только таким образом взрослеют. Они по возвращении рассказывают обитателям лаборатории, что происходит снаружи.
Хи
– Да как они узнают?
– Методы есть. И я не хотел бы испытать их на собственной шкуре.
Хи тоже рассказывала не всё, как тогда, на чёртовом колесе. Поэтому вопросы он задавал осторожно и с подковыркой – а точнее, с двойным дном. Чтобы отвечая на невинный вопрос, Хи чуточку обнажала и другой – действительно ему интересный.
Первом делом К. поинтересовался, уж не Хеольгой ли Хохотич её зовут. Девушка покраснела, потупилась и сказала, что да. Словно в этом было что-то постыдное.
– И за какие же это заслуги в этом городе девиц представляют к званию «почетный гражданин»?
Она пролепетала, что за участие в исследованиях, но в каких именно и на каких ролях, признаваться отказалась наотрез.
Ну и ладно, потом выясню, сказал себе К., делая зарубку в памяти.
– А чем ты ещё занимаешься?
– Ну, ввожу детей в чувственный мир, – совсем уж смутилась Хеольга, – Это ты и сам видел. А ещё помогаю… Ну, тем, кто нуждается в помощи.
Значит, волонтёр, решил К. Если по-нашему, по-бункерному, то дура.
Ещё его интересовало устройство, которое носили на руке все здоровилы. К. потребовал продемонстрировать пластину поближе, и Хи протянула руку в открытое окно.
– Это сакс, – обьяснила она, – От слова саксофон. Ну, из-за всех этих клавиш.
Вблизи устройство К. сильно не понравилось. Не вообще как типичный механизм, а именно это конкретное. Было оно старым, исцарапанным, местами гнутым и вдобавок не вполне исправным. Несколько клавиш попросту отсутствовали, а манометр радости бликовал треснувшим стеклом.
– С каких это, интересно, пор у без пяти минут почетного гражданина сакс в таком печальном состоянии?
– Для исследования это неважно, – смутилась уже до предела Хи.
– А почему тебе не дают ничего кроме радости?
– И это тоже.
В этот момент ветер швырнул в открытое окно жёлтый кленовый лист и попал К. прямо в лицо. Невырослик смешно зафыркал, отряхиваясь, а Хи засмеялась. Бледно, слабо, точно далёким эхом реального чувства – но засмеялась. К. мог бы побожиться, что в последние несколько минут девушка не нажимала на рычажок радости. Он же этот сакс в руках держал! Помотав головой, путешественник вернулся к изучению загадочного прибора.
Это была латунная пластина с узорами-барельефами от запястья и до локтя. Она крепилась на внутренней стороне руки толстыми брезентовыми ремнями. На саксе располагались двенадцать круглых циферблатов: десять были отведены чувствам. Ещё один был по сути часами с будильником. Ну, а последний, двенадцатый, показывал уровень тормозина, о котором К. до сего момента
Оказалось, в чувственном букете это базовое вещество. Оно понижает естественный эмоциональный фон человека до нуля. И уже поверх этого нуля при инъекциях возникают химические чувства – те, чей рычажок был нажат.
Сверху прибор украшали одиннадцать рычажков. У каждого (они и вправду напоминали клавиши саксофона) было три уровня нажатия. Самый маленький – чтобы проявить мимолётное чувство, которое не продержится и минуты. Полезно для разговора.
Средний уровень – эта инъекция провоцировала более основательную эмоцию, которую человек хотел бы некоторое время держать фоном. Действовала она несколько минут и использовалась для того, чтобы вспомнить – каково это пребывать в определённом настроении.
И наконец третий уровень, самый сильный, требовал для нажатия реальных усилий. Введённая таким образом доза меняла чувство на его более интенсивный вариант.
– Как тебе объяснить, – задумалась Хи, – Вот если у меня была радость, то на третьем уровне нажатия я получу уже восторг. Если гнев – то ярость. Желание превратится в похоть. А вина – в самоуничижение.
– Принцип понятен, – пробормотал К. и продолжил изучение занимательного прибора.
С разрешения Хи он расстегнул пряжки ремней и снял пластину с руки, стараясь не натягивать красную трубочку, ведущую к вене. Чтобы не выдернуть. Для невырослика сакс оказался весьма тяжёлым – как будто компьюсер на себя взвалил.
Присев на корточки, он положил пластину на колени, а потом, отщёлкнув замочки, открыл её. Внутри в бархатных углублениях были закреплены одиннадцать ампул: десять разноцветных, в которых содержались чувства и одна с густой чернильной жижей – тормозином. Ампулы были закупорены латунными пробками, от которых отходили трубочки, свитые в единую жилу. Связка вела к устройству, напоминавшему револьверный барабан. В зависимости от нажатого рычажка он перещёлкивался на нужную трубочку. С противоположной стороны смесителя выходила уже магистральная трубка – та самая, что заканчивалась в локтевой вене и отвечала за введение выбранного вещества в кровеносную систему.
Также внутри сакса обнаружилась подпружиненная катушка с намотанным шлангом, который с одной стороны оканчивался штуцером, а другой соединялся с барабаном. Эта система была нужна для обмена чувствами. Штуцер ввинчивался в специальное гнездо на саксе покупателя (или получателя), а потом при удержании нужного рычажка соответствующее чувство перекачивалось по трубке из устройства в устройство. Циферблат-манометр при этом показывал изменения в количестве вещества.
Поняв общие принципы, К. оценил лаконичную изобретательность неведомых мастеров и закрыл сакс. После чего приладил его к руке Хеольги и закрепил ремни, специально проследив, чтобы они не впивались в кожу.