Хирург и Она. Матрица?
Шрифт:
Наконец-то она живет! Наконец-то она женщина! Пусть женщина для пресытившегося гангстера, но женщина!
В замочную скважину вошел ключ. Даша видела, как он вошел.
Вошел. Воткнулся. "Это – символ секса", – сказал бы Хирург.
Ей захотелось томно прилечь на диван, прикрыть глаза и дышать, воздымая грудь. Но ключ, завершив поступательное движение, повернулся, и желание ушло.
Чихай вошел с мертвенно красивой женщиной. Мертвило ее правильное и умное лицо уверенность, уверенность в отличном "качестве" своего ладного спортивного
В руках мертвенно красивой женщины были одежды. Длинная юбка из красного атласа – "Ног не будет видно" – сразу подумала Даша, – тонкий, красный же, тонкий свитер, черные туфли на высоком каблучке. И коробка с черными чулками, поясом, трусиками и бюстгальтером.
– Переодевайся, – приказал Чихай. – И не разговаривай, весь вечер не разговаривай и не улыбайся.
Женщина мертвенно улыбнулась.
Даша поняла, что гангстер не хочет видеть ее зубов. И помрачнела.
– Вот так хорошо, – одобрил он выражение ее лица. – Ты что стоишь, как на Чукотке?
Даша вспомнила, что спасает Мурьетту, и, плотно сжав губы, стала раздеваться. Сняла жакет, кофточку, расстегнула бюстгальтер.
Чихай смотрел.
Груди ему понравились.
Он подошел, провел по правой ладонью. От ключицы до живота. Сосок потвердел. Даше стало хорошо. Она стояла на краю пропасти, в которую сладко падать, и в которой разбиваются только предрассудки.
Она чувствовала, как смотрит на нее женщина. Она чувствовала руку мужчины, странно теплую, чувствовала чуть ли не спиной. Когда рука улетела в привычный карман, Даша помрачнела.
Теперь надо снимать юбку. И эта кобра заулыбается.
Юбку она сняла, спрятавшись за широкую спинку кресла. Гангстер принял маневр за проявление стыдливости, лицо его стало мягче. Женщину обмануть не удалось – заулыбавшись коброй, та встала так, чтобы видеть все.
Чихаю не понравилась ухмылка, опоганившая ее лицо.
– Уходи, – выцедил он.
Женщина, мигом выключив лицо, повернулась, пошла к двери отточенной походкой.
– Подожди, – остановил ее гангстер. Ему захотелось сделать контрольный выстрел.
Женщина остановилась, повернула лицо к хозяину. Тот шагнул к ней, снял с ушей изумрудные сережки.
Он сделал это так, как будто каждый день лишал ее чего-то. Лишал, чтобы знала свое место.
Женщина осталась непроницаемой. Контрольный выстрел не затронул ни сердца, ни ума. Первое высохло в камень, второй съежился в орех.
– Наденешь, – положив сережки на край стола, обернулся Чихай к Даше.
Пока он снимал их с женщины, она успела надеть чулки и почти влезла в юбку. Женщину ей было жаль – ее ведь тоже заставляют получать удовольствие. Но, как говориться, с волками жить – по-волчьи выть. А совесть... Совесть ее сейчас там, в боксе под гаражом. Там, где сейчас Хирург. И если она что-то сделает не так, то этот человек привычным движением вынет из кармана мобильник, позвонит Сопле и скажет, что ничего не имеет против разделки его
И потому она должна получать удовольствие.
Внизу у Даши стало сладко. Она прикусила губу, туманно посмотрела.
Гангстер подал ей кружевной бюстгальтер. Довольство красило его лицо. Он не зря тратил время. Свое и подручных. Есть особое удовольствие в том, чтобы взять человека с улицы, ввести в свой дом, который ненавидишь, ввести последней тварью и сделать так, чтобы у этого человека сладко заныло в паху.
Надев бюстгальтер, свитерок и туфельки, Даша села в кресло. Чихай налил ей вина и, жестом предложив выпить, удалился.
"Не хочет видеть моих зубов, – подумала Даша, выцедив вино и принявшись за еду. – Ну, погоди, я причешу тебя по полной программе". И стала думать, как сделать так, чтобы это протухшее дерьмо взвыло от восторга. Составив план действий, она принялась напиваться. Для нее это было трудным занятием. Чтобы оперативно достичь цели, она вспомнила Хирурга, который воровал деньги из ее кошелька, воровал, чтобы напиться.
Получилось. Когда вернулся Чихай, Даша лежала на диване в раскованной позе. Витая в тумане опьянения, она вспоминала "Человека, который смеется". Прекрасная пресыщенная герцогиня возжелала урода. Возжелала в пику великосветским красавцам, возжелала, чтобы подчеркнуть свою красоту.
А урод был человеком. У него было сердце, которого нет у пресыщенных людей. А над живым сердцем нельзя возвыситься. Живое сердце бьется, пока живо, бьется, оживляя пространство вокруг себя, бьется, убивая своим кропотливым трудом смерть и тление.
Лицо Даши засияло.
Тело ее жаждало противоречия.
Жаждало борьбы.
Оно жаждало Чихая.
Да, Чихай – убийца, и сейчас он примется ее убивать.
И не преуспеет. Он доставит ей удовольствие.
А если он поймет, что не убил ее? И убьет Мурьетту? Может, сжаться в беззащитный комочек?
Нет. Он поймет. Заревнует.
Значит, надо расслабиться.
Чихай притушил свет и стал раздеваться. Даша трепетала. Сейчас бандитский член войдет в нее.
О господи, надо ему сказать, что влагалище потеряло эластичность за многие годы воздержания. Но он же велел молчать! Ну и пусть! Лягу в больницу, подлечат.
Он был нежен. Он был хорош. Он ласкал ее шероховатыми ладонями, целовал плечи и грудь. Она была счастлива.
Когда он вошел в нее, Даша вскрикнула от восторга.
Когда он кончил, ему не захотелось уходить.
Потому что этого не хотела она.
Савику пришлось идти за третьей бутылкой неплохого портвейна, а потом и за четвертой.
20. Сзади забулькало.
Чихай ушел в третьем часу ночи, сказав, что впервые за несколько месяцев у него не болела голова, и потому сережки она может оставить себе. Даша подумала, что это заявление можно понять и так, что все остальное, то есть туфли, платье и прочее, надо оставить, и переоделась в свое. Усталости она не чувствовала. Напротив, была оживлена.