Хирурги человеческих душ
Шрифт:
– Но почему же «дьявольская»? – пуще прежнего надула губку артистка.
– Откровенно? – пронзил её взором Алексей.
– Откровенно!– с вызовом ответила та, и в ожидании подалась к нему грудью, отчего незагорелая полоска упругих холмиков отодвинула рубеж лифчика до опасной черты.
– Потому что вкусить искусительницу, ни за какие коврижки нельзя, но черто-о-овски хочется! – проглотил слюну вожделения мужчина.
– О! – вторично не сумела подобрать эпитета молодая женщина для выражения чувств.
– И вообразите, – импровизировал Подлужный, – что вы первая девушка Земли, что удостоилась этого титула
– Не без того! – смятенно призналась сиюминутная муза фантазёра.
И она непроизвольно уронила руки на колени. И в ней мимолётно, из-под напускного лоска и блеска, проглянула диковатая голенастая девчушка, которая, подцепив из античной амфоры на кончик указательного пальца дразняще-пахнущую янтарную массу неизвестной природы, не знает, что делать с нею дальше: то ли попробовать яство, вдруг то – олимпийский нектар, то ли смахнуть прочь – от яда и греха подальше.
– Хорошо, – решился новоявленный оракул, уловив колебания девушки и привнося в диалог ещё одну интимную струнку. – Сейчас я попытаюсь отгадать ваше подлинное имя. Попадаю в «яблочко» – вы мне позволяете некую вольность. Стреляю в «молоко» – вы вольны, как птица в полёте. Свободны упорхнуть на все четыре стороны. Идёт?
– Пропадать, так с песней и… с ипсилонцем! – рисково бросила чертовка, и тёмно-карие бархатистые очи её заблестели. – Идёт!
– Слово? – обжёг напоследок девушку предостерегающим взглядом «магистр оккультных наук».
– Слово! – подобно озорующему сорванцу, выпалила та.
– Окса-а-на! – вставая и для пущей убедительности вздымая кверху руки, магически провозгласил Алексей, словно первоалхимик, синтезировавший из вакуума драгоценный металл.
– Ха! Понятно. Да вам было известно, как меня зовут, – отнюдь не разочарованно констатировала та, что оказалась всё же Оксаной.
И она заинтересованно повела глазами, словно «встречным курсом» провоцировала: «Ну! Вы угадали. Ну, делайте же, делайте же вашу обещанную вольность! Вы меня заинтриговали».
Подлужный «испепелил» Оксану долгим пожирающим плотоядным взглядом. Танцовщица, авантюрно принимая дуэль, состроила нарочито наивную гримаску и не отвела насмешливых обольстительных очей, из глубины которых прорывались на поверхность протуберанцы порочного интереса, нетерпения и… затаённого страха: «Чем чёрт не шутит?! Кто предугадает, на что горазды эти неиспробованные прокуроры? А что, если у них это в порядке вещей?»
Но тут же её броская фактура, независимая поза и флиртующе выказанные и уже дразняще чуть разведённые стройные балетные ноги откровенно и завлекающе взывали: «И что ты со мной сделаешь? Тут, в учреждении. В скопище кабинетов. Где кругом люди. В конторе, что символизирует пуританскую мораль и строгость. Да ничего!»
Подлужный по-настоящему любил свою жену. Татьяна вызывала у него развёрнутый спектр нежности: в любовной прелюдии хотелось защитить её от невзгод, манило припасть
А вот расположившаяся перед Подлужным дьявольская чаровница, возбуждала в нём противоположные по форме проявления звериные желания, пробуждала дикие природные силы. И Алексей внутренне подался им навстречу. Почти довершили погром его моральных устоев обстоятельства известного воздержания. Он был утомлён подобно тому стрелку из лука, что удерживает контрольный палец со стрелой на туго натянутой тетиве день, неделю, другую… Силы иссякают. Решимость не беспредельна. Воля не безгранична. Тем более что самому железному мужчине ничто человеческое не чуждо. Да ещё коли подле тебя сладкая «девка-чернавка», от которой бьёт возбуждающим током и демоническими поползновениями утоления страсти.
И Алексею захотелось, страшно захотелось смести одним движением с допотопного канцелярского стола – к едреней фене и к ядрёной бабушке – многочисленные никчёмные документы, уголовные дела и прочую следственную кабалистику; завалить на освободившуюся услужливую широкую плоскость эту манкую чертовку; задрав юбку и оголив запретную зону, запустить туда, в сладкую порочную черноту промежности, вздрагивающую от предвкушений мужскую длань, чтобы вволю облапить податливую тёплую женскую плоть. Задыхаясь, навалиться всем телом на искусительницу, прильнуть с хищной похотью, чтоб косточки захрустели, и погрузиться, вгнездиться, вляпаться, вмандячиться в неё по самые уши.
И тягать, тягать, тягать на себя порочное создание, по-звериному рыча и скуля. И блудить, блудить, блудить в нём окаянными причинными местами и помыслами. Да так! чтоб хрястнулся и рассыпался в щепки от неимоверного перенапряжения добротный канцелярский стол; чтоб гвозданулась с потолка на пол, спятившая от невиданного зрелища, люстра; чтоб лопнула от натуги и рассыпалась мириадами звёздочек сладострастной мучительной боли и наслаждения становая мужская жила; и чтоб разлилась истома в темноте плотно сжатых век и стоне стиснутых и искусанных в кровь губ!
И здесь же, «не отходя от кассы», переблеваться вдрызг, выворачиваясь наизнанку от охватившего мерзопакостного состояния грехопадения и пачкая подлую морду в гнусной тягучей жиже. И опрометью бежать отсюда прочь, чтобы не возвращаться к грязному позорному ложу уже никогда и ни за что…
Но искомая финальная фаза ещё не была пережита. А потому Подлужный, не сводя взора с гипнотизируемого объекта, копируя знаменитого танцора Вацлава Нижинского, мягким прыжком барса преодолел расстояние, отделяющее его от входа, и запер дверь. Затем последовало большое жете50 в противоположном направлении – и он уверенным движением перекрыл портьерой оконный проём. Кабинет накрыл полумрак. Ещё два вкрадчивых кошачьих шага «на пуантах», и Алексей замер за спиной Оксаны.