Хищники с Уолл-стрит

Воннегут Норб

– Новости могли бы быть и получше, – наконец ответил я, не зная, с чего начать – со схемы Понци, тайной гомосексуальности или моих новых страхов из-за убийцы. Прямо сейчас решению я бы предпочел судорогу.

Почему же дом выглядит настолько другим?

– Скажи мне все, – упрашивала Сэм. – Ты хакнул ноутбук Чарли?

Она погладила меня по волосам – по-дружески, ничуть не соблазнительно. Ее голубые глаза, взгляд сибирской хаски, вселили в меня уверенность.

– Угодник.

– Что?

– Пароль –

угодник.

– А-а. А где ноутбук? – поинтересовалась она. – Я бы с удовольствием поглядела его фотки.

Только если он не загрузил их со своих любимых сайтов.

– Он в полиции.

– Зачем ты его им отдал? – В голосе Сэм прозвучало раздражение.

– Я упомянул компьютер при Фитцсиммонсе, и он прямо развонялся. Они забрали его из моего офиса.

– Лучше бы ты ничего не говорил. – Она явно расстроилась.

– Я сбросил все файлы Чарли на внешний жесткий диск.

– Мне бы хотелось получить копию. – Сэм явно испытала облегчение.

– Нет проблем.

– Ты что-нибудь нашел?

– Можно сказать и так. Как у вас было с Чарли?

Я тотчас же пожалел о вопросе. Не потому, что он изобличал Чарли. Он изобличал полуправду Сэм. По словам Кранча, она прекрасно знала об интрижках мужа. И все же уклонилась от ответа, когда я спросил:

– Тебе не кажется, что у Чарли была интрижка?

– Он обожал меня, – чересчур поспешно ответила Сэм. – Ну а что еще там?

Ее тон – слишком игривый, слишком кокетливый – обеспокоил меня. Сам я был куда серьезнее.

Дохлый номер, Сэм.

Заглянув в буфет, она извлекла огромный хрустальный бокал и вдруг посерьезнела.

– С чего ты взял, что у нас были трения?

– Из истории у него в браузере.

– И что это?

– Гей-порно.

Чарльстон и рядом не лежал.

– Понятно…

Сэм рассеянно взяла бутылку «Каберне» с кухонной стойки. Она наливала и раздумывала, наливала и раздумывала.

Кранч был прав.

Сэм вручила мне бокал, едва не расплескав красное вино. Чтобы открыть бутылку, штопор ей не понадобился. Неужели она пила?

Не может быть. Она беременна.

– Сэм, – наконец сказал я, расхрабрившись от вина, – ты скажешь мне по-честному?

– Что ты имеешь в виду?

– Ваш брак лопнул. И ты это знаешь.

Она воззрилась на меня немигающим свирепым взглядом, будто вот-вот набросится.

– Ты пришел поговорить о нашем браке?

Куда подевалась кроткая студентка, специализировавшаяся на истории искусств?

– Жаль, что в прошлый понедельник ты была не столь откровенна.

– Даже не знаю, что сказать, – ответила Сэм, теребя бретельку лифчика. – Я-то думала, ты помогаешь мне с «Келемен Груп», а не обследуешь мою спальню.

– Это еще не всё, Сэм.

– Я слушаю. – Она собралась с духом, готовясь к самому худшему.

– Ладно, – тяжело

проронил я, удерживая ее взгляд своим. – Я процентов на девяносто уверен, что Чарли прокручивал схему Понци.

Она моргнула. Взгляд ее голубых глаз впился в мой. Но увидел я гнев, а не ужас. Несомненно, она думала о родителях, почтенных мистере и миссис Уолтер Уэллс из Бостона – почтенных по-прежнему, но двумя миллионами зеленых беднее.

– В каком смысле процентов на девяносто? – уточнила она.

– Чтобы добиться полной уверенности, мне нужно посмотреть ваши налоговые декларации.

– Зачем?

– Никто не декларирует ворованные деньги как доход, – пояснил я.

Спасибо тебе, «Закон и порядок».

– Наши деньги пропали? – поинтересовалась Сэм, чуть ли не умоляя меня сознаться в ошибке и яростно дергая за бретельку лифчика.

Чертова штуковина того и гляди порвется.

– Не знаю. Давай поглядим формы десять сорок. – Я взял ее руку и утешительно пожал.

Сэм повела меня наверх, в кабинет. Она молчала, а ступени особняка в Гринвич-Виллидже стонали от нашего веса. Наверное, под неуклюжими шагами ее 230-фунтового мужа подступенки молили о пощаде.

Стены кабинета были увешаны черно-белыми фото когорты Чарли, удравшими со светских страниц «Нью-Йорк таймс». Почти все на снимках были в смокингах или вечерних платьях. Многие держали стаканы с шотландским, предъявляя камерам широкие белозубые улыбки. На одном Бетти и Сэм крепко прижимались к Чарли с боков, и все трое орали в объектив. Это был замечательный момент, как и многие другие.

Почему же дом кажется настолько другим?

Я искал взглядом свой любимый снимок, семи– или восьмилетней давности, один из немногих сделанных под открытым небом. Капитан рыболовного катера с трехдневной щетиной и такой морщинистый, что сушеный чернослив по сравнению с ним кажется безупречно гладким, в окружении тесно сгрудившихся Сэм, Чарли, Эвелин и меня. Мы зафрахтовали его катер. В тот день морской волк хлебал персиковый шнапс, чествуя нас марлиновыми воспоминаниями из своего «легендарного» прошлого. Ни персиковый шнапс, ни рыбацкие байки не радовали нас тогда в открытом море, но теперь мне было приятно видеть Эвелин.

Сэм заметила, что я мешкаю. Может, прочла мои мысли. Потерлась о мое плечо, и ее прикосновение послужило сигналом о прекращении огня после недавней перепалки. Эта полуласка говорила: «Давай покончим с этим».

– Наши десять сорок здесь. – Сэм открыла нижний ящик старинной картотеки. Местами роскошную патину красного дерева портили россыпи сколов, почерневших от времени и употребления. Картотека выглядела как трофей одного из субботних мародерских набегов Чарли. Он отличался изысканным вкусом, а Сэм знала, где именно искать. Она вручила мне тоненькую папку.