Хищные птицы
Шрифт:
Донья Хулия пригласила всех в столовую. Стол был накрыт на четверых.
— У вас здесь все навевает тишину и спокойствие, — заметил Мандо.
— Ну, не совсем так, — включилась в разговор хозяйка. — У нас постоянно в гостях Понг Туа-сон. — При этом она бросила беспокойный взгляд на дочь. — Не далее как вчера были губернатор Добладо, генерал Байонета, сенатор Ботин. У Долли всегда гости.
— Мама, но я ведь часто отказываюсь принимать кого бы то ни было. Мы здесь для того, чтобы отдыхать. Правда, папа? — быстро откликнулась Долли.
— Что касается Багио, то это не вполне удачное место для
— К тому же цены здесь раза в два выше, нежели в Маниле, — не преминула вставить донья Хулия.
— Тут всегда было так, — откликнулся дон Сегундо. — Зато в это время года здесь есть все. А на такую массу народа, какая собирается в Багио, не напасешься. В Багио все предусмотрено для небольшой группы избранных гостей, а тут столпотворение какое-то. Недавно даже приезжали на экскурсию продавцы и продавщицы из манильских магазинов — несколько полных автобусов. Так они бумагой и пакетиками из-под еды замусорили весь Бернхам-парк. Если пускать сюда всяких бездельников, которые будут мусорить, то скоро придется отсюда бежать без оглядки. Люди ведут себя тут так же отвратительно, как и в Маниле.
Мандо промолчал, решив не затевать дискуссию по поводу того, кто может, а кто не может отдыхать в Багио. От Монтеро он и не ожидал ничего другого. После обеда все чинно перешли снова в гостиную. Дон Сегундо распечатал коробку сигар, а Мандо с Долли закурили сигареты. Донья Хулия задержалась на некоторое время в столовой, отдавая распоряжения слугам, а потом удалилась к себе. Долли улучила момент и незаметно выскользнула из гостиной.
— Я тут недавно прочитал в вашей газете заметку о событиях на моей асьенде, — начал Монтеро, как только они остались вдвоем.
— Все новости, которые публикуются в «Кампилане», получены из достоверных источников: от наших собственных корреспондентов.
— Но никто не свободен от предубежденности, это относится также и к корреспондентам, — заметил дон Сегундо.
— Я думаю, нас в этом трудно обвинить. Единственно, чего мы хот, им, это — правдивого освещения событий. Мы беспристрастны в своих суждениях. Наш единственный союзник — истина.
— Вам никогда не приходило в голову, господин Пларидель, что сама истина многолика и что справедливость — понятие отнюдь не однозначное? Что справедливо по отношению к одному, несправедливо по отношению к другому. О какой же истине у нас наиболее определенное представление, позвольте вас спросить?
— Что касается событий на вашей асьенде, то тут много такого, о чем можно говорить с полной определенностью. Во-первых, пожар устроили не те люди, которых в этом обвиняют; во-вторых, их арест и содержание под стражей являются вопиющим нарушением закона; в-третьих, при ваших методах управления асьендой, а также методах ваших доверенных лиц ни о каком мире и порядке там не может быть и речи.
— Ваши выводы скороспелы. Разве мои методы управления чем-нибудь существенно отличаются от методов других землевладельцев? Что касается арендаторов и батраков, то мои действия в отношении их вполне соответствуют существующим законам. Если законы плохи, нужно их заменить, но это не моя забота. Я
Но если вам известно, что закон, которому обязаны подчиняться ваши крестьяне, плох, зачем же вы препятствуете их борьбе за его отмену? Ведь они пребывают в постоянной и неизбывной нужде, в то время как вы…
— Мое богатство создано не ими, — ответил дон Сегундо, не дав себе труда дослушать до конца. — С самого начала войны и до сего дня асьенда не приносит никакой прибыли. То, что они находятся в постоянной нужде, объясняется их же собственным невежеством. Крестьяне — это грубое, невежественной, ленивое и подверженное порокам стадо.
Стряхнув пепел с сигары, он сделал минутную паузу, словно для того, чтобы убедиться в воздействии своих слов на собеседника.
— Вы, наверное, плохо знаете характер крестьян. Чем, к примеру, они занимаются между севом и жатвой? Как распоряжаются своей долей урожая? Вместо того чтобы растянуть продукты на целый год, они умудряются израсходовать их за один месяц. Отсюда и нищета. Поэтому не стоит винить помещика.
Мандо понимал, что дон Сегундо отчасти прав. Конечно, большинству крестьян приходится, не разгибая спины, трудиться круглый год, чтобы как-то прокормить свою семью. Но спорить он считал излишним. Более того, ему хотелось попытаться кое в чем убедить дона Сегундо.
— Частично я согласен с вами, дон Сегундо, — начал Мандо. — Но мне ясно также, что ваши интересы и интересы арендаторов — все равно что вода и масло, которые невозможно смешать. А в результате пожара и ареста крестьянских лидеров разрушен последний мост к взаимопониманию. Я охотно вам верю, что до сих пор асьенда приносила вам одни убытки, но ведь и крестьяне не могут удовлетвориться существующим положением. Поэтому я хочу сделать вам деловое предложение. Дело в том, что есть корпорация, которая согласна купить у вас эту асьенду, дон Сегундо, если вы сойдетесь в цене…
— Мне уже не раз и не два делали подобные предложения, — не раздумывая, ответил Монтеро. — И правительство, и китайский миллионер Сон Туа. Я уже стал подумывать о том, чтобы продать асьенду и разом избавиться от всех хлопот. Поэтому если мне дадут приличную цену, то я, пожалуй, согласился бы.
— Если ваша цена покажется разумной…
— Разумная цена — это рыночная цена. Вы же знаете, что земля не стареет и не портится.
— Доктор Сабио, кажется, уже разговаривал с вами на эту тему, — напомнил ему Мандо. — Если удастся купить у вас землю, то она перейдет в собственность Университета Свободы, и доктор Сабио станет управлять асьендой от имени корпорации.
— Да-да, мы действительно говорили, — согласился дон Сегундо. — Он рассказал мне о намерении Университета организовать опытное хозяйство на территории асьенды, чтобы оно приносило одинаковую пользу и для студентов и для крестьян. Но цена, которую он тогда называл, показалась мне чрезмерно заниженной. И я ему, помню, ответил словами одного епископа, у которого покупала что-то группа католиков: «Я рад, что все вы католики, и, я надеюсь, добрые католики». Но в этой сделке мы выступаем не как собратья по вере. Здесь следует руководствоваться американским правилом: «бизнес есть бизнес». На том мы и расстались.