Хивинские походы русской армии
Шрифт:
Была, впрочем, и другая причина, которая мешала успеху поручения миссии: так как основы переговоров не были изложены в Высочайшей грамоте, то хан затруднялся вести их, несмотря на доводы агента, что если бы все было написано на бумаге, то не надобны были бы ни переговоры, ни посол, ибо хану оставалось бы только принять условия, как закон; но доводы эти мало принесли пользы. При таком положении дел Никифоров решился прибегнуть к более существенным средствам. В числе подарков, бывших у агента, но не переданных еще хану, находились железная печка и карсельские лампы. Вещи эти сильно интересовали Аллакула, и он давно желал их получить; 22 августа, в день коронации Государя, печка и лампы, с прибавкой 6 пудов сахара и пуда кофе, были поднесены хану — однако же его высокостепенство, несмотря на все удовольствие, доставленное
Весьма вероятно, что такое упрямство хана было следствием неудовольствий, возникших между его приближенными и агентом. На первом же свидании с министрами хана Никифоров озадачил их следующими словами: «Вы должны прилипнуть к России, как рубашка к телу, потому что Россия такая большая держава, что если наступит на вас, то раздавит точно так же, как я давлю под ногами мелких козявок, попадающихся по дороге». Прямое же неудовольствие началось с того, что Никифоров не отплатил мехтеру парадным обедом, остальных же вельмож, под влиянием ненормального состояния своего, просто приказывал казакам выталкивать в шею! Таким образом Никифоров умудрился оттолкнуть от себя даже людей, расположенных к России, как мехтер и Ходжеш-Мяхрем. Нельзя не сознаться, что далеко не дипломатическая бесцеремонность нашего агента мало способствовала выполнению заданной ему программы, но зато, наводя уныние на высших лиц, произвела на простой народ большое впечатление: русский офицер, с 12 казаками, вдали от помощи, — и расправляется с чужими министрами, как с лакеями!
Миссия хотя не была стесняема в Хиве и Никифоров нередко измерял улицы, снимал планы, а топограф ездил с Деевым по разным городам и чертил путевые маршруты, тем не менее, однако же, тайная полиция хана зорко следила за действиями наших чиновников.
Для миссии каждое утро доставляли из ханских садов плоды и сверх того постоянно выдавали кормовые деньги по пяти тиллей в сутки.
Несмотря на все эти любезности, Никифоров не стеснялся в своих действиях даже с посланными хана; так, когда этот последний потребовал, чтобы ему были показаны первые депеши, отправленные агентом в Россию, то Никифоров отвечал посланному решительным отказом и в притворном гневе разорвал перед ним в мелкие клочки свои письма, а затем послал эти лоскутки для прочтения мехтеру; после такого поступка отправка почты производилась уже без явных затруднений.
Дни проходили за днями, здоровье агента становилось хуже, а переговорам, при такой системе, какую принял хан, т. е. отвергать в новом заседании большую часть того, что было им утверждено в предыдущем, не предвиделось конца.
По первой статье, сделавшейся ненужною после фирмана 18 июля, хан пожелал иметь соответствующее обязательство и со стороны России, но агент не соглашался, по той причине, что Россия никогда не притесняла хивинских подданных.
Не уступая в таких мелочах, которые ровно ни к чему Россию не обязывали, агент давал хивинцам повод думать, что он явился не для переговоров, а для предписания условий, обязательных только для Хивы. Это вызвало отпор, и затем ни одна из следующих статей (о пошлинах и границах) не была принята, об остальных же, т. е. о хивинских крепостях по Сыру и взимании там пошлин с наших караванов и, наконец, о самом главном — о постоянном агенте — не заговаривал уже и сам Никифоров, предвидя полнейшее фиаско.
Видя, что все миролюбивые средства, употребленные к склонению хана на наши предложения, остаются бесполезными, Никифоров переменил тон и с самим ханом.
11 сентября, истребовав аудиенцию, он подал хану декларацию от имени оренбургского губернатора и произнес угрожающую речь о том, что все кочующие племена, принявшие подданство России, признаются подданными Государя Императора, а земли их кочевок — достоянием Империи, что будет ли Хива состоять в дружественных сношениях с Россиею или нет, но изложенные в декларации меры всегда будут приводимы в исполнение, и что условия России предлагаются агентом его высокостепенству в последний раз.Затем Никифоров представил хану проект мирного договора и потребовал, в случае несогласия на этот акт, дозволения ехать в Россию. Содержание поданной декларации было следующее:
«Высокостепенному хану Аллакулу от Российского Императорского агента.
Именем г. оренбургского
1) Всякий хивинский подданный, посланный для сбора податей между киргизами, кочующими по северную сторону реки Сыра, будет предан смерти,как нарушитель мира.
2) Всякий хивинский подданный, посланный для сбора податей с киргизов, кочующих в песках Барсуках, на реке Эмбе, на берегах моря, в урочище Кай-Кунакты и по берегам залива Карасу и на северных частях чинка, будет предан смерти,как нарушитель мира.
3) Всякий хивинский подданный, являющийся в аулы киргизов, принадлежащих Российской Империи с намерением нарушить спокойствие оных, будет схвачен и предан смерти».
Надобно отдать в этом случае должную справедливость Никифорову: испортив своим безрассудством и своими слабостями все дело, он по крайней мере не спасовал и выдержал характер забияки до конца. Многие удивляются, как могло сходить Никифорову с рук столько вещей, в Хиве еще не виданных и не слыханных. Ответ короток: Хива боялась… Рекогносцировка Бларамберга и Жемчужникова, неизвестная цель посольства в Бухару, которая, как всегдашняя соперница Хивы, легко могла войти в союз с Россией, — все это сильно беспокоило хивинцев, которые в поведении нашего агента склонны были даже видеть намеренный вызов, так как после возвращения пленных мы не имели уже повода к войне.
Решительность требований, высказанных так публично и смело в лицо деспотическому владетелю Хорезма, произвела свое действие. Высокомерный тон, с которым говорил хан, мгновенно исчез, голос его понизился и, гордый до того времени, Аллакул стал убедительно просить Никифорова пробыть в Хиве еще 25 дней и принять участие в охоте, на которую хан предполагал скоро отправиться и которая, доставляя случай обозреть часть ханства, в сущности служит владельцу только предлогом для объезда страны, с целью произвести разбор всех главных жалоб и ревизию управления. Для всякого другого агента представлялся при этом случай удобный как для короткого сближения с ханом, не стесняясь придворным этикетом и советниками, так и для поддержания того благоприятного для нас впечатления, которое произвела на Аллакула декларация; но для Никифорова это было невозможно: при его привычках он только потерял бы и последнюю дозу уважения, приобретенную с таким риском, — это ли сознание, или просто болезнь, заставили агента нашего отказаться от участия в ханской охоте.
9 октября хан возвратился с охоты и, по требованию агента, принял его в аудиенции 11 числа. Удовольствия ли охоты, известие ли о разбитии шедших на Хиву персиян туркменами близ Аракса, а может быть, и другие, неизвестные нам обстоятельства изгладили в хане впечатление последней декларации. Аллакул принял прежний тон и начал с вопроса, по какому праву последнее объявление сделано ему от имени оренбургского военного губернатора. На ответ агента, что оренбурский военный губернатор на то уполномочен и действует мыслями и волею царя, хан категорически заявил, что ему нельзя уступить реки Сыра, что прежде он ошибался, настаивая на границе по pp. Эмбе, Иргизу и Тургаю, и что теперь он считает границею России р. Урал!
Агент, именем Государя, уступил Хиве левый берег Сыра, если хан примет прочие условия, и прибавил, что если Государь Император изволить признать нужным занять правый берег Сыра, то займет его и без согласия хана.
— Как Бог велит! — ответил хан.
— Есть русская пословица: на Бога надейся, но и сам устраивай все к лучшему; не всегда Бог принимает неосновательную сторону слабых, но часто помогает правоте сильных, — парировал агент.
Далее Никифоров соглашался признать туркменские племена принадлежащими Хиве, если бы она заключила прочный союз с Россией, но прибавил, что весь восточный берег Каспийского моря должен быть достоянием России, потому что Хива никакого флота на Каспии не имеет и иметь не будет. Берег же нужен нашему правительству для прекращения захвата людей, для чего учреждается гребная флотилия, которая, осматривая берег, будет делать высадки для истребления лодок туркменов и отдаления их от берегов. А чтобы этих действий Хива не признавала неприязненными со стороны русских, необходимо признать восточный берег моря, на 15 или 20 верст в глубину степи, достоянием России.