Хлеб
Шрифт:
Шофер «Волги» Ашот, везучий человек, столько раз отвозивший меня к самолету, говорит, что они с Виктором «кенты» (друзья) и что Виктор — трудяга. Взыскательный Ашот себя к трудягам не причисляет, хотя начинал вместе с Карачуновым, вкалывал еще на ХТЗ. Но однажды заводной ручкой ему дало так, что треснула кость, это навсегда отговорило его пахать-сеять: пока носил руку на перевязи, выучился на шофера. Дальше — серия везений. Вез скот по Военно-Грузинской дороге и ночью нашел военный портупелъ. Красный такой, носить на боку, а в нем двадцать пять тысяч — старых, конечно, тогда новых не было. Купил у сельсовета дом себе. Второй дом строили для дочери на арбузы. Свои семнадцать соток Ашот давно занимает только арбузами — прочноокопская
— Мы с ним кенты, но Виктор — трудяга!
Штурвальный Юрий Павлович, учитель физкультуры, росший с Виктором на одной улице, перед уборкой заявил. приглашавшим:
— К Карачунову на комбайн пойду, к другим — нет. Даром пыль глотать?
Помощник получает восемьдесят процентов от заработка комбайнера.
Месяц перед уборкой Юрий Павлович занимался шелкопрядом (грену раздают по домам) и такие сдал коконы, что начислили 824 рубля. Конечно, с листом на корм было возни, полдома пришлось отвести под червей, но машина своя, не ленились — вышло неплохо. Юрий Павлович тоже смолоду не пошел в механизаторы, окончил где-то в Сибири институт физкультуры, теперь дом у него большой, «Москвич» всегда на ходу, а комбайн он водить научился у Виктора уже в зрелые годы: нужно зерно для поросят и птицы.
Федька — люмпен-пролетариат (иные имена я из техники безопасности меняю). Таких в Прочноокопской пока не густо. А жизненное соревнование, зачет успеха людей среднего возраста идет по трем, пожалуй, статьям: качество своего дома (многоэтажек колхоз не строит), марка машины, устройство детей. У Карачунова домишко простецкий, машины нет вообще (купил было, да расстался — некогда ездить), и, по станичным меркам, к удачливым его не отнести. Свой венок на Дне урожая он получит, на ВДНХ его пошлют, а в остальном он не основателен.
— Да и мы-то! — смеется и машет рукой Ашот, возобновляя вчерашний разговор о ветвраче.
История с тем целителем скотов взбудоражила станицу. У себя за забором ветеринар развел песцов, шкурка из трехсот рублей не выходит, но промысел требует мяса, вот и стал коровий эскулап выбраковывать животин, с могильника таская туши себе в холодильники. Финорганы обсчитали — то ли восемнадцать тысяч в год выручки, то ли больше — и припаяли такой налог, что ветврача свалила стенокардия! Шофер у него тоже песцовщик (нельзя ж специалисту без личного водителя), тот от налога схлопотал инфаркт… Смеются внезапным хворям, не разнице доходов человека на тракторе и промысловика.
В нашей бригаде на тридцати комбайнах только четыре настоящих комбайнера: Карачунов, Машкин, Черныщук, Калмыков. Остальные — народ временный, взятый откуда только можно. (Это же на моих глазах, на моих, — в весну пыльных бурь у всех комбайнов еще были хозяева!) Настоящий — имеется в виду квалификация, а не профессия, комбайнерской профессии как таковой давно нет в помине. Поскольку речь мне вести о кадровой эрозии, я и позволил себе определенные нескромности — откуда, стало быть, ветер и какой силы.
Бригада наша — не рядовая, а хорошо оснащенная. Разумеющему будет довольно узнать, что комбайны по утрам моют, пыль с фильтров обдувают не выхлопом, а специальной воздуходувкой, людей на обед возят особым автобусом, после смены все принимают горячий душ, у колхоза мастерская едва ли не лучшая в Новокубанском районе, зерноток оснащен
При сумме этих превосходств уборка шла настолько медленно, что в печальный день 28 июля 1982 года были позваны варяги. За две недели с начала молотьбы только у двоих — Машкина и Карачунова — намолот был между пятью и шестью тысячами центнеров, а девять агрегатов взяли меньше трех тысяч, пять «Нив» — меньше двух. И впервые за всю историю колхоза имени Кирова Новокубанского района было произнесено: «Земля велика и обильна, порядка нет, идите и княжите»… Разумеется, ни комбайнеры Викторового звена, ни колхоз так не заявляли. Пришло в бригаду восемь «Нив» из Северского района — меньше заработок своим, хуже окупились расходы на технику, о престиже что и говорить. Но отстали — и край через район прислал помощь.
— Доработались! Шпагоглотатели! «Рятуйте, сос!» — разорялся, узнав о буксире, грузный зычный Черныщук.
Двадцать девятое июля, первый день молотьбы на буксире.
Погода — как здоровье: пока хороша — ее не замечаешь. В небе ни облачка, на траве роса. Автобус от клуба отходит в шесть, значит, подъем у всех был никак не позже пяти. Дорогой тары-бары про руку Овсянникова (сухожилия целы, еще повезло), про едва не случившийся пожар на комбайне у Неумываки (электрооснастка при пороховой осотной вате постоянно грозит красным петухом, хорошо — огнетушитель был свежий), про сегодняшнюю получку.
Все комбайны ночуют на стане: ремни и аккумуляторы надо охранять. Часа полтора уходит на обдув фильтров, обтяжку, долив масла, а Виктор считает нужным — ради московского стажера, что ли, — окатить водой из шланга и нутро кабины нашего № 15. Но у бочонка под трапом в пыли пророс ячмень, мойка ему на пользу — анкерок лежит в зелени, как пасхальное яйцо в засеянной овсом старой плошке. Всходов мы не трогаем, пусть ездят.
Нашей «Ниве» шестой год. Этой зимою Виктор поменял ей коробку, перебрал сепарацию, поставил угольники на кожух («заводское все трепещет»), и теперь остановок мало. Ремонтировал он в Сельхозтехнике на краю Новокубанска, справился в девятнадцать дней, досрочно, за что и был премирован тридцатью рублями. Эта тридцатка и какая-то ничтожная зарплата (рублей сорок пять, что ли, Сельхозтехника оформила его временным рабочим) пошли целиком на достижение того, что Виктору «все склады были открыты». Если бы Карачунову не шли навстречу, если бы у него не было возможности таким вот образом протратить премиальные и т. д., он бы сейчас, как вечно хнычущий Захарченко, мучил бы механика или, как Калмыков, швырял бы в ярости ключи и молотки. Но что значит — если бы? Виктор есть Виктор. А пишу я об этом так легко потому, что этой весной руководство в районной Сельхозтехнике сменилось, а вымогательства персонала следует относить в прошедшее время. Что юридически все выглядит так, будто районный агросервис принял от колхоза подношенную «Ниву», быстро и грамотно восстановил ее ресурс и вернул хозяйству с гарантией удач, — про это мы, естественно, не говорим. Смешить некого. Зимняя работа Виктора в чужих мастерских при райцентре была фактически займом у летних уборочных получек.
К восьми мы в загонках. Валок еще влажный, и можно смаковать блаженные минуты, пока есть и степь, и запах донника, и редкое «пить пойдем». Самолет-стекольщик оставляет алмазный след, на юго-востоке кантом по горизонту — то ли розовые тучи, то ли снега Кавказа. Лицо твое сухо и чисто, все еще есть, а скоро исчезнет. «Я тоби казав — ступай ты пид полову». Пацан хныкал — чего это он один, а не все? Ничего, тут — все. Самым пыльным, остистым, жарким местом на Ставропольском плато вот-вот станет кабина «Нивы» № 15, в этой точке и надлежит провести день. «Ты только подыши день со мной, не работай — сядь и подыши», — обычно кричит Виктор экономисту, когда у них спор о заработках.