Хлеб
Шрифт:
Кажется, стараясь, чтоб мы не услышали, Ира говорит:
— Значит, прямо с поезда? Есть небось хотите? («Нет, поели, спасибо», — теплеет тетя Нюра.) Немного потерпите, у нас запарка. Капиталист застает врасплох. Женя, картошка у тебя начищена? Нет? Вы нам поможете, а? — Она увела обрадованную мою соседку.
Я почувствовал в ней союзницу. Но все равно — не знаю, куда девать себя среди этого сверканья, лоска, модерна.
— Проходи, займись чем-нибудь. Дима выехал, — сказала Женя, — Батюшки, какой ты матерый стал.
Разглядываю гостиную. Эти лампы на стенах, занавески с «абстрактным»
— Нравится? — спрашивает Ира, протирая бокал.
— Это ж — икона…
— Ну да… Новгородское письмо — кажется, шестнадцатый век. Димке здорово повезло.
— Зачем она?
— Что вы, это так модно!
— А как вы узнали век?
— Я, представьте, искусствовед. Если хотите, могу кое-что показать, сейчас в Кремле реставрируем.
— Меня на выставку послали, за опытом.
— Была бы честь предложена, — нисколько не обиделась она.
Условленный звонок — два длинных, три коротких. Женя открывает дверь — на площадке Дима с пожилым сухощавым человеком.
— Ну, вот и мы! Заждались? — Он раздел гостя. — Прошу знакомиться: мистер Саркайн — моя жена.
— Евгения Федоровна. Милости просим.
— Иван Семенович Шуркин, — представился гость. — В России хочется быть тем, кем был здесь в детстве. — Говорил он по-русски чисто, но с каким-то металлическим привкусом, что ли, и изредка употреблял английские слова.
— Ирина Павловна, моя симпатия и подруга жены, — познакомил Дима.
— Дмитрий столько рассказывал о вас, о вашей ферме, — любезно сказала Ирина.
— А это покоритель целины, о котором я вам говорил, Иван Семенович, — Дмитрий обнял меня и, повернувшись к канадцу, сказал веселой скороговоркой:
— It is for the first time that my brother meet a person from another continent, and it is not difficult to understand him…
— O yes, I have been in the same position when I have received Mr. Kazakow-senior [3] — улыбнулся канадец. — В каких краях проживаете? — спросил, оглядывая меня с интересом.
3
— Мой брат впервые видит человека с другого континента, его нетрудно понять…
— О да, я был в схожем положении, когда принимал у себя мистера Казакова-старшего (англ.).
— В Кулундинской степи.
— Знаю. Кто не читал о советской колонизации Сибири! Говорят, ваша степь — это наш Саскачеван, только без дорог.
— Дороги строим, — возразил я.
— Ну, разумеется. Рад познакомиться с коллегой-зерновиком.
— Чем подкрепимся, Иван Семенович? — Дима открыл дверцу бара. Чего там только не было!
— Если можно, джус. Давление, знаете ли, — И Ирине: — Это правда, что у вас совсем не знают Пастернака?
— Нет, почему же. «Лейтенант Шмидт», сборник «На ранних поездах», по-моему, известны широко.
— В какой среде?..
Дима вышел за соком, я —
— С дороги сразу за работу, — весело говорил он тете Нюре, дочищавшей картошку. — Виктор мне много про вас писал, вы здорово помогли им.
— Они хорошо живут, а с мальцом и впрямь беда — работает ведь Татьяна. — И в брате тетя Нюра почуяла союзника. — Надо помогать…
— Дима, я понимаю — язык за зубами. А все-таки — чего ему нужно? — спросил я.
— Приехал проведать, насколько мы опасные конкуренты в торговле хлебом. Известный зерновик, между прочим. Попробуй погутарить с ним, авось что узнаешь. А сам будь как дома. Здорово, что ты приехал, пацан. Пошли, неудобно.
— А может, вам пельмени сгодятся? Есть мешочек, мороженые, — предложила тетя Нюра.
— Пельмени? А что — доставайте! — Брат быстро пошел в гостиную, — Иван Семенович, вы знаете, сибиряки угостят нас настоящими пельменями.
— Это — с мясом? — вспоминает канадец. — Тесто, да? Как же их везли?
— Естественная консервация — мороз.
— Это интересно. Согласен на пельмени.
Как ни упиралась тетя Нюра, брат вытащил ее к столу.
— Анна, — смущенно протянула она канадцу ладонь.
— А по батюшке?
— Кузьмовна.
— Прежде, кажется, говорили — Кузьминишна?
— Прежде по батюшке и не звали, — Наша тетя Нюра на уровне.
…Стол ломится — балык, икра, грибки, крабы, заливное, холодная телятина, но все победили дымящиеся, сочные пельмени Рождественки. Перед Саркайном тарелка с уксусом, стакан томатного сока. Женя подсыпает ему еще десяточек — второй заход.
— Благодарствуйте, Евгения Федоровна, замечательно вкусно.
— Вы кушайте, кушайте, все одно разморозятся, доедать надо, — тетя Нюра раскраснелась от стопки, от успеха своей снеди и уже отваживается потчевать. — Хлеба берите.
— В деревнях России еще пекут черный хлеб? — спросил канадец тетю Нюру.
— В России — не знаю я, а у нас и до целины белый ели. Не поленишься ночью встать подбить, так вот такой будет. Только кизяк сухой нужен, — уточнила она, к моему конфузу.
Но канадец не почувствовал неловкости.
— Самым вкусным хлебом кормила меня моя мать. Он был черный, с угольками снизу. Помните: «Отведает свежего хлебца ребенок и в поле охотней бежит за отцом»… Этот хлеб, — он достал несколько картонок с образцами канадских пшениц, — очень хорош, но совсем не так вкусен. Наши образцы, на память. — Встал, положил картонку и перед богородицей.
— Крупная пшеница, — похвалила тетя Нюра. — И то — ведь отбирали?
— Конечно, товар — лицом, — усмехнулся канадец. — Позвольте и мне тост. Мы с вами, Виктор, делаем одно дело. Не общее, нет, но одно. Человечество любит покушать, а химики не научились пока делать самого простого' — зерна. Здоровье земледельца, где бы он ни сеял!
— За мир, за сосуществование! — поддержал Дмитрий.
— Чтоб войны не было, — сказала тетя Нюра.
— Сейчас у нас помешались на качестве зерна. — Саркайн обращался ко мне, кажется, в намерении до конца прояснить, кто же перед ним. — Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем протащить через Пшеничный комитет новый сорт, если он по качеству муки не лучше старых.