Хоботок по прозвищу Слоняйка
Шрифт:
Мурлыкать Хоботок не стал, но он не смог удержаться, чтобы тихонько не взвизгнуть. И хотя он сделал это тихонько, мальчики все же услышали. Ханно поднял от книги удивленный взгляд, а Эльдур наморщил нос и презрительно усмехнулся.
Сийм, который как раз менял в тетради лист, так растерялся, что нечаянно порвал обложку.
А сам Хоботок так напугался, что со страху онемел и окаменел. Он лежал на коленях у Марис, словно какая-то резиновая игрушка.
Сийм помахал порванной обложкой и несчастным голосом сказал:
— Теперь мне придется и обложку
Вместо того чтобы утешить друга в беде, Эльдур разгорячился:
— Некогда нам ждать, пока ты тут копаешься. Или сейчас идешь с нами, или мы уходим без тебя.
Теперь разозлился Сийм. Он сказал:
— Идите, если вы так торопитесь. Я вас не просил ждать.
Ясное дело, что на такие слова все повернулись и ушли.
Когда Сийм остался с Хоботком вдвоем, он почувствовал, что они не одни, что в комнате есть кто-то третий. Его не было видно, но он был рядом с Сиймом, где-то за спиной или даже внутри него самого и грыз его.
Не пролез ли этот невидимка в комнату уже тогда, когда Сийм сражался с восьмерками? Уж не он ли толкал его под руку, и поэтому цифры получались такие кособокие? Конечно, это был он. И он же поссорил Сийма с друзьями.
Кто бы это мог быть — этот вредный невидимка?
Сийм думал и думал, пока ему не вспомнилось, что этот негодник докучал ему и раньше. Он вспомнил, что в таких случаях они с Хоботком крепко обнимали друг друга, уходили в какое-нибудь другое место и начинали играть во что-нибудь веселое или тихонько пели, или рассказывали интересные случаи из своей жизни. И всегда это помогало. Тот противный всегда исчезал.
Вдруг это поможет и теперь?
Сийм с надеждой взглянул на Хоботка. Но тот посмотрел на него отсутствующим взглядом. От этого внутри у Сийма заныло еще сильнее, а что хуже всего — захотелось пилить Хоботка. Но он этого не стал делать, а только спросил:
— Ты чего в последнее время такой скучный?
Хоботок грустно улыбнулся, немного помолчал и ответил:
— Ты больше не играешь со мной, потому. Ты стесняешься меня.
Хоботок сказал чистую правду. С тех пор, как Сийм пошел в школу, он уделял ему все меньше и меньше внимания. Игры Хоботка казались ему теперь слишком детскими, а его высказывания заставляли Сийма краснеть за него. Но что-то помешало Сийму откровенно сказать это. Наверно, ему не хотелось признаваться, что он бросил его первым. Поэтому Сийм воскликнул:
— Так давай играть, чего ты сидишь как истукан!
Они направились в маленькую комнату.
Хоботок оживился и, полный надежд, полез в стенной шкаф. Вылез оттуда задом наперед с коробкой кубиков и сказал:
— Давай построим башню "Длинный Герман". Сделаем Германа длинным-длинным.
Они принялись строить. Но кубики были будто круглые, не хотели держаться друг на друге. Получилась какая-то жалкая развалюха, а не башня.
Сийм разрушил ее. Он порылся в стенном шкафу и вытащил оттуда кегли.
— Давай лучше катать шары. Кто собьет кеглю, тот может бросить еще раз.
Они стали катать
Сийм сбил кегли ногой. Они устало шлепнулись на пол, будто были из теста.
Сийм мрачно посмотрел вокруг. Ему показалось, что кактус насмехается над ним. Он подошел к цветочному столику, скорчил страшную рожу и сказал:
— Ты дурак!
Но старый забияка не проронил ни звука.
Все вокруг было некрасивым, немым, мертвым. Внутри у Сийма загрызло еще сильней. Ему хотелось кричать.
Но ведь не станешь ни с того ни с сего кричать… Это может показаться по меньшей мере странным.
Всегда должен быть кто-то, кто виноват в нашем плохом настроении.
Сийму не пришлось долго искать виновника. Конечно, это была школа, та самая долгожданная школа, в которую еще два месяца назад он шел с замирающим сердцем. Теперь же он ругал ее.
— И кто только эту школу выдумал?! И кому она только нужна?! А если уж без нее не обойтись, почему она не может быть такой, чтобы дети ходили туда с радостью?! Ведь это так просто! Нужно только, чтобы в школу ходили, как в кино: хочешь — идешь, не хочешь — не идешь. И чтобы учеба была как игра: дети учатся, когда хотят, учат, что хотят и сколько хотят, и чтобы не надо было писать пять строчек восьмерок, когда все люди сидят в кино. Почему это не так? Почему все на свете вообще устроено будто назло детям?!
Но на душе у Сийма от этого ворчания легче не стало. Внутри загрызло просто нестерпимо. Бедный Сийм забрался на диван и стал стучать головой об его спинку.
Хоботок растерянно смотрел на своего старого друга. Он уже был не властен над сердцем Сийма. Поэтому он даже не осмелился начать вслух его утешать.
Он только тихо сказал, кивая и вздыхая:
— Вот оно, хваленое детство, вот она — золотая пора. Как только ребенок идет в школу, появляются свои обязанности, свои заботы.
Интересно, откуда он узнал эту премудрость, во всяком случае не от Мурляны.
Сийм услышал, как открылась дверь. "Наверно, пришли папа с мамой", — подумал он и уже хотел бежать им навстречу. Он спрыгнул с дивана, но дальше не пошел: из передней не доносилось ни разговора, ни шагов. Странно.
Кто бы это мог войти в их квартиру так бесшумно?
Дверь закрылась.
А как же тот — вышел или притаился в передней?
Он хороший или плохой, а может, очень плохой?
У Сийма сильно заколотилось сердце.
Оказалось, тот не ушел, потому что… потому что медленно отворилась дверь и… никто не вошел! В передней тоже никого не было! Но на самом деле кто-то был! Сийм вначале никого не видел, потому что смотрел вверх. Но тут он услышал вежливое покашливание и взглянул вниз: он увидел черную как смоль кошку, в белой манишке и белых носочках. Это была Мурляна собственной персоной. Она кивнула в знак приветствия и сказала:
— Мне очень приятно познакомиться с тобой, Сийм. Честно говоря, мне следовало это сделать уже давно. Но такова участь всех педагогов — с родителями примерных учеников знакомятся в последнюю очередь. И то лишь в том случае, если примерный ученик сачковал или отмочил номер еще почище…